Комета, стены крепости, скала -
их недоступность…
Жеронмо Байя
Стихи Альберта Шамиссо, читанные поздно вечером:
Высоко над тёмной равниной Замок, мерцая, встаёт -
знакомые башни, бойницы и арка высоких ворот, -
явили вдруг догадку о Крепости, которую вскоре придётся ему взять, осилить, покорить.
В простых строчках поэта не было, казалось, и намёка на ассоциации, возникшие у него, но будто кто-то шепнул-подсказал прямо в ухо, а Он прислушался и понял:
– Вот она, твердыня! Тебе её брать!
Взгляд его поплыл мимо страниц книги в тёмный угол комнаты, куда не достигал свет настольной лампы. Там громоздились туманно-серые строения.
Видение Замка-Крепости совершенно не преступной на вид, мрачной и аляповатой, поставленной как нашлёпка на гребень огромной скалы, было чересчур зримым и реальным, чтобы не поверить в него.
Самого себя Он ощутил, вернее, обнаружил где-то на полпути к ней, среди живописного предгорья, в бело-розовом цветении деревьев и в сплошном ковре красных маков… Где это я, – подумал Он удивлённо, – под Ташкентом, что ли?.. Подумал и позабыл. А парящая весна делала вид Крепости ещё более сумрачным и настороженно угрюмым – гниющая рана на теле земли и весны.
Он содрогнулся, перелистал несколько страниц, и новые три строчки, уже из Вильгельма Сабо, сказали ему нечто невразумительное, но важное:
Восток клубился к вечеру, и нечисть,
в летучие полки очеловечась,
над полем яростно клубилась…
Многократное прочтение стихотворного абзаца ввело его в задумчивость.
– Э-э, нет! – буркнул Он себе сквозь полные губы и, не стесняясь стороннего взгляда, зевнул, подвывая и поводя челюстью. – Брошу курить… да и водочку пора бы… надо в меру…
Сказанное прозвучало заклятием – так Он говорил себе каждый вечер.
В глазах, требующих сна и покоя, прыгали чёрные кенгуру. Будильник стрекотал с подзвоном, словно сам с усилием проталкивал упирающееся время к неведомому финишу. А за тем финишем – широкая алая лента – грядёт нечто радостно-непонятное…
Так чудно и путано думалось и виделось ему. Мозг цепенел в дрёме. Сборник стихов выскользнул из рук. Он вяло, больше мысленно, цапнул вслед книге рукой, не поймал и дальше не вспомнил о ней.
Ему показалось, – а так с ним всегда случалось в минуты торжества или уничижения, – что появилась Она. Лёгкая и грациозная в движениях, как пятнадцать лет назад. Приставив к лицу ладонь козырьком, Она следила за ним взглядом добрых сузившихся глаз. А Он уходил от неё сияющим божеством к Крепости.
– Прощай! Ухожу, ухожу…
Крепость приближалась скачками. Шаг – она вспухает вдвое. Потом медленно опадает, мельчает, но с каждым разом до больших размеров, чем прежде, проявляя новые подробности: безобидные, донышком кверху, стаканчики из-под мороженого превращались в грозные выпуклые башни, а пилочки на стенах – в зубцы, сами стены устремлялись в небо; подходы же к ним провалились до глухой тьмы преисподни.
Он обречённо шёл к ней. Взять Крепость не просто. Взять – значит подойти и влезть на стену. Ему!? Задача даже в мечтах неисполнимая. Однако лишь когда Он одолеет стену, в его жизни, Он уже был уверен в том, произойдут события, которых Он, якобы, жаждет. Каких именно? Неизвестно. Никаких даже предположений на этот счёт.
