Изобретение Вальса (сборник) - страница 34



и твой огонь ответствует. А ныне
он сузился, огонь твой, он ушел,
в страсть к женщине… Мне очень жаль тебя.

Ганус

Чего ж ты хочешь? Элла, не мешайте
мне говорить…

Тременс

                Ты видел при луне
в ночь ветреную тени от развалин?
Вот красота предельная, – и к ней
веду я мир.

Элла

                Не возражайте… Смирно!..
Сожмите губы. Черточку одну
высокомерья… Так. Кармином ноздри
снутри – нет, не чихайте! Страсть – в ноздрях.
Они теперь у вас, как у арабских
коней. Вот так. Прошу молчать. К тому же
отец мой совершенно прав.

Тременс

                            Ты скажешь:
король – высокий чародей. Согласен.
Набухли солнцем житницы тугие,
доступно всем наук великолепье,
труд облегчен игрою сил сокрытых,
и воздух чист в поющих мастерских –
согласен я. Но отчего мы вечно
хотим расти, хотим взбираться в гору,
от единицы к тысяче, когда
наклонный путь – к нулю от единицы –
быстрей и слаще? Жизнь сама пример –
она несется опрометью к праху,
все истребляет на пути своем:
сперва перегрызает пуповину,
потом плоды и птиц рвет на клочки,
и сердце бьет снутри копытом жадным,
пока нам грудь не выбьет… А поэт,
что мысль свою на звуки разбивает?
А девушка, что молит об ударе
мужской любви? Все, Ганус, разрушенье.
И чем быстрей оно, тем слаще, слаще…

Элла

Теперь сюртук, перчатки – и готово!
Отелло, право, я довольна вами…

(Декламирует.)

«Но все же я тебя боюсь. Как смерть,
бываешь страшен ты, когда глазами
вращаешь так. Зачем бы мне бояться, –
не знаю я: вины своей не знаю,
и все же чувствую, что я боюсь…»
А сапоги потерты, да уж ладно…

Ганус

Спасибо, Дездемона…

(Смотрится в зеркало.)

                    Вот каков я!
Давно, давно… Мидия… маскарад…
огни, духи… скорее, ах, скорее!
Поторопитесь, Элла!

Элла

                        Едем, едем…

Тременс

Так ты решил мне изменить, мой друг?

Ганус

Не надо, Тременс! Как-нибудь потом
поговорим… Сейчас мне трудно спорить…
Быть может, ты и прав. Прощай же, милый…
Ты понимаешь…

Элла

                Я вернусь не поздно…

Тременс

Иди, иди. Клиян давно клянет
тебя, себя и остальное. Ганус,
не забывай…

Ганус

            Скорей, скорее, Элла…

Уходят вместе.


Тременс

Так мы одни с тобою, змий озноба?
Ушли они – мой выскользнувший раб
и бедная кружащаяся Элла…
Да, утомленный и простейшей страстью
охваченный, свое призванье Ганус
как будто позабыл… Но почему-то
сдается мне, что скрыта в нем та искра,
та запятая алая заразы,
которая по всей моей стране
распространит пожар и холод чудной,
мучительной болезни: мятежи
смертельные; глухое разрушенье;
блаженство; пустота; небытие.

Занавес

Сцена II

Вечер у Мидии. Гостиная; налево проход в залу. Освещенная ниша направо у высокого окна. Несколько гостей.


Первый гость

Морн говорит, – хоть сам он не поэт:
«Должно быть так: в мельканье дел дневных,
нежданно, при случайном сочетанье
луча и тени, чувствуешь в себе
божественное счастие зачатья:
схватило и прошло; но знает муза,
что в тихий час, в ночном уединеньи,
забьется стих и с языка слетит
огнем и лепетом…»

Клиян

                Мне не случалось
так чувствовать… Я сам творю иначе:
с упорством, с отвращеньем, мокрой тряпкой
обвязываю голову… Быть может,
поэтому и гений я…

Оба проходят.


Иностранец

                    Кто этот –
похожий на коня?

Второй гость

            Поэт Клиян.

Иностранец

Искусный?

Второй гость

            Тсс… Он слушает…

Иностранец

                                    А тот –
серебряный, со светлыми глазами, –
что говорит в дверях с хозяйкой дома?