В следующую секунду распахнулись двери, и он быстро взял себя в руки, попробовав придать лицу более спокойное выражение. Старый, лысый дворецкий Ноулз провел в комнату Натаниэля Барроуза и Брайана Пейджа.
Барроуз, как успел заметить Пейдж, имел подчеркнуто официальный, непроницаемый вид и напоминал замороженного палтуса. Сейчас в нем было решительно не узнать того человека, который приходил к нему днем. Пейдж подумал, что всему причиной, должно быть, неловкая атмосфера, почти осязаемо витавшая в воздухе. Взглянув на хозяев дома, он пожалел, что пришел.
С холодной учтивостью, от которой делалось не по себе, адвокат произнес несколько приветственных фраз. Фарнли слушал его, напряженно вытянувшись в струну, словно собирался драться на дуэли.
– Полагаю, – произнес Барроуз, – мы сможем скоро перейти к делу. Мистер Пейдж любезно согласился нам помочь и выступить свидетелем.
– Послушайте, да что вы, в самом деле? – Пейдж через силу попытался разрядить обстановку. – Мы же не в осажденной крепости. Вы, сэр Джон, один из самых состоятельных и уважаемых землевладельцев в Кенте. То, что рассказал мне сегодня Барроуз… – В этот момент он посмотрел на Фарнли и почувствовал, что ему трудно говорить об этом деле прямым текстом. – Во всем этом… не больше смысла, чем утверждать, будто трава красная или что вода течет по склону вверх. Для большинства ведь очевидно, что это полный абсурд. Так к чему уходить в глухую оборону?
– Да, это разумно, – после некоторой паузы согласился Фарнли. – Наверное, я и правда дурак.
– Вот-вот, – подтвердила Молли. – Спасибо, Брайан.
– Старина Маррей… – задумчиво произнес Фарнли. – Вы его видели, Барроуз?
– Только мельком, сэр Джон. Неофициально. Другая сторона с ним тоже не общалась. Позиция Маррея, в двух словах, сводится к тому, что его задача – устроить проверку, которая позволит установить истину, а до тех пор он намерен молчать.
– Он сильно изменился?
Барроуз наконец слегка оттаял.
– Да не особенно, – ответил он. – Постарел, помрачнел, зачерствел, и борода совсем седая. Столько лет прошло…
– Столько лет… – повторил Фарнли. – А что, если… – У него мелькнула какая-то мысль. – Меня только одно волнует. У нас точно нет оснований сомневаться в порядочности Маррея? Не спешите! Я понимаю, что подозревать его гнусно. Старина Маррей всегда был безукоризненно, кристально честен. Но ведь мы не виделись двадцать пять лет. А это немалый срок. Сам я тоже изменился. Тут не может быть никакой нечистой игры?
– Можете быть уверены, что нет, – угрюмо отозвался Барроуз. – По-моему, мы это уже обсуждали. Разумеется, я сразу же подумал о такой вероятности; но нами были предприняты определенные шаги, и вы сами, кажется, убедились в честных намерениях Маррея. Разве нет?[1]
– Да, полагаю, вы правы.
– Тогда позвольте уточнить: почему вы снова поднимаете этот вопрос?
– Вы очень меня обяжете, – отчеканил Фарнли, внезапно переходя на ледяной тон и как будто специально подражая манере Барроуза, – если не будете вести себя так, будто считаете меня обманщиком и аферистом. Да, да, не отпирайтесь. Вы все себя именно так и ведете! У вас это на лице написано. Боже мой, боже мой! Всю свою жизнь я искал только одного – мира и покоя. И где он, этот покой? Но извольте, сейчас я объясню, почему спросил насчет Маррея. Если вы уверены, что все чисто, зачем же вы установили за ним слежку – наняли частного детектива?
