Израиль моими глазами. Рассказы, очерки, фельетоны - страница 3

К 14-ти годам он не только не «скомпенсировался», как обещал психиатр, но разучился кататься на велосипеде, на коньках, его обижали в классе и во дворе, учителя ставили ему одни двойки, изредка – тройки. Из грустного мальчика он превратился в мрачного, медлительного, молчаливого подростка. Только по-прежнему любил слушать музыку, особенно песни. Она не понимала, что это? Это не было ни безумием, ни душевной болезнью. Врачи выслушивали ее, но не говорили ничего определенного, не давали никаких советов и не назначали никакого лечения.

В 15 лет он, окончив 8 классов, умел только читать, писать и немного считать. В 16 лет его признали инвалидом и направили работать в так называемые лечебные мастерские.

Что такое лечебные мастерские в России? Это – убогие помещения, однообразная работа, неухоженные угрюмые больные. Вообще, инвалиды в России, как правило, зрелище такое скорбное, что всякий раз при встрече с ними сжимается сердце. На их лицах выражение робости и страдания, иногда – ожесточения. Многие из них – пьют, это еще больше ухудшает их физическое состояние и портит характер. Инвалидов в России не любят, не хотят их лечить, они всем мешают.

Но ее сын работал в своей мастерской охотно, на свою крошечную зарплату он покупал газеты и журналы, перелистывал их по многу раз, не читая. Еще он покупал пластинки и слушал их вечерами. Иногда ездил в центр города посмотреть, что есть в больших магазинах: игрушки, пластинки, открытки. Когда ему исполнилось 20, врачи сказали две вещи: его состояние никогда не улучшится, но может стать хуже; ему противопоказаны перемены.

Но перемены произошли: семья переехала в Израиль. Она мало думала о том, где и как им жить и работать. Самое главное, что ее беспокоило – как будет здесь ее мальчик – без языка, среди чужих людей, в незнакомом городе.

Больше всего ее поразили в Израиле инвалиды, не было в их облике ни тоски, ни страдания, как в СССР. Глядя на них, она поняла, что в этой стране значимость любой человеческой жизни одинакова, будь то здоровый или больной, умный или глупый.

…Юноша-инвалид в коляске, он умыт, причесан, аккуратно одет. На коленях у него тарелка с нарезанным арбузом и вилка, движения его неловки. Рядом молодая женщина, что-то живо ему рассказывает, подбирает с его одежды упавшие кусочки, улыбаясь и глядя на него с нежностью.

А вот инвалид подъезжает к банку, скрывается внутри – значит, у него есть свой счет, возможно, он где-то работает.

А это ее соседи – молодая женщина без ног в коляске, один ребенок у нее на руках, другой – на плечах у мужа, который идет рядом, они серьезно говорят о чем-то…

Врачи в России были правы – переезд отразился на ее сыне очень тяжело, характер его совсем испортился: он стал агрессивным и грубым, ни с кем не разговаривал, мог ударить мать, отца или брата.

После многих, многих формальностей она получила в Министерстве Абсорбции направление в институт «Hwin». Сначала было тестирование. Выяснили все: физическое состояние, уровень знаний, характер, склонности, что он умеет и чего нет. Четверо специалистов работали с ним много часов. Спросили, между прочим, хорошо ли он завязывает шнурки. Спросили все, что казалось ей хоть сколь-нибудь важным Вскоре настал день, когда он в первый раз пошел в «Elwin» работать. Накануне их пригласили на беседу. В кабинете три человека; заинтересованные, внимательные, спокойные лица. Они уже видели результаты тестирования, но хотели лично познакомиться со своим подопечным, чтобы наилучшим образом подобрать ему работу, инструктора, группу. Ей предложили провести с ним вместе первый день. За этот день она многое увидела. Главное ощущение – там не было несчастных людей. Их сразу окружили с вопросами, улыбками, рукопожатиями. Много странных людей, со странными походками, с косящими глазами, с неразборчивой речью, но веселых, общительных, любопытных. У ее сына сразу появились опекунши и опекуны, готовые все показать и объяснить. И все сотрудники института тоже их заметили, каждый говорил им хоть пару добрых слов. Некоторые – даже на русском языке.