Читать онлайн Нина Силинская - Изумрудное дело

События, описанные нами, произошли в начале 1990-х годов. Чего только ни творилось тогда в нашем городе, которому первый мэр его А. Собчак вернул историческое имя. Тем и вошел в историю, хотя ничего больше для города не сделал, да и мог ли? Когда по всей стране начался разгул беспредела, когда милиции стали бояться больше, чем бандитов, когда обыватели слышали, засыпая, выстрелы прямо у себя под окнами или в соседнем кафе.

Но наша история не о жутком времени убийств и бандитизма. Она могла произойти в любое время. Ведь алчность, зависть, злоба и бессердечие не истребимы.

Глава 1 Поруганная могила

Нелли Яковлевна любила свое место работы. Вдали от начальства, сама себе хозяйка, к тому же можно курить на своем рабочем месте. А она была заядлой курильщицей. Должность ее называлась зав. филиалом Музея Городской скульптуры – «Литераторские мостки». В ее подчинении находились научный сотрудник, она же экскурсовод да несколько уборщиков, в основном, старухи. Рядом, независимо от нее, помещался милиционер, ей не подчинявшийся. Собак уже давно на кладбище не держали, но в милицейской комнате стоял устойчивый и непреходящий запах псины. И со своими сотрудниками, и с милицией Нелли Яковлевна вполне ладила. Она страшно боялась, что ее заподозрят в начальственной гордыне, поэтому наряду с уборщицами выходила на территорию кладбища, чтобы колоть лед зимой, сгребать желтые листья осенью и подметать дорожки зимой и летом.

Весной на Литмостках было особенно хорошо: цвела сирень, было море незабудок, и большую часть рабочего времени можно было проводить на воздухе, а не в промозглой церкви, где находились служебные помещения. Нелли Яковлевна очень боялась тревожить начальство просьбами, поэтому не жаловалась, ни на плохое отопление, ни на нехватку инвентаря, а вечно испорченный туалет ремонтировала, как могла, сама.

Зато ее обожали родственники знаменитостей, похороненных на кладбище, преимущественно женщины, хотя изредка встречались и безутешные вдовцы. Она не уставала выслушивать их, поила кофе, угощала сигаретами, а, главное, конечно, выслушивала, не торопя, не понукая, так что они могли высказаться от души.

Сегодня вроде бы никто не ожидался. Разве что Майя Борисовна Стручкова-Смоленская. Год назад она похоронила мужа, а сейчас собиралась устанавливать памятник. Майя Борисовна была доброй, но крайне экспансивной женщиной. Если бы Нелли Яковлевна относилась к ней хуже, то, возможно, назвала бы ее истеричкой. Но обе дамы дружили. Майя Борисовна любила воскрешать картины супружеской жизни не совсем обычные для быта советских граждан. Овдовев, она начинала день с того, что перецеловывала дверные ручки и подлокотники кресел, которых некогда касались руки ее обожаемого мужа. Нелли Яковлевна поневоле пыталась представить, что же переживала ее собеседница при прижизненных проявлениях супругом чувств, предполагаемых в браке. Но дальше подавания кофе рассказ не продвигался, хотя неизменно возобновлялся с каждым приходом Майи Борисовны.

Нелли Яковлевна в свое время училась в Академии Художеств, называвшейся тогда Институтом имени Репина, где Стручков (тогда еще просто Стручков, а не Смоленский) занимал скромную должность заведующего фотолабораторией. Это был мужчина небольшого роста, с пропорциональной фигуркой и приятным и невыразительным лицом. Очень вежливый, с преувеличенно хорошими манерами. Всем дамам без разбора целовал руки, чем сильно смущал молодых сотрудниц разных музеев, приходящих к нему по делу. Нелли Яковлевна встречала его не раз в коридорах Академии и теперь искренне недоумевала: как мог этот аккуратный и незаметный человечек внушить такую неистовую страсть своей жене.

За год, прошедший со смерти мужа, Майя Борисовна не только заказала памятник, но и успела издать книгу о нем. Из нее читатель узнавал, что Василий Иванович Стручков-Оболенский происходил из старинного дворянского рода, но в советское время не смел присоединять дворянскую часть фамилии к части обыкновенной. По причине происхождения не смог Василий Иванович и получить высшее образование. Но, пробыв всю жизнь в скромном ранге фотографа, почему-то сумел сблизиться с творческой элитой, и в его доме бывали, если верить книге, знаменитые актеры, художники, писатели. Что еще удивительнее, Стручков собрал незаурядную коллекцию мебели, фарфора, картин. Жена объясняла это безупречным вкусом Василия Ивановича. Но для приобретения вэджвуда и чиппендейла одного хорошего вкуса было явно не достаточно. Да и сама квартира была немаленькой. Вдвоем с женой они занимали большую трехкомнатную квартиру в старом фонде, в бельэтаже одного из домов на Большом проспекте Петроградской стороны.

О своих светских знакомых Майя Борисовна писала в книге так: «В каждый свой приезд в Ленинград к нам неизменно заходила Любовь Петровна Орлова». Дальше шли сведения об Орловой как о звезде советского кино, а заканчивался пассаж о ней фразой: «Она часто делилась с нами своими творческими планами».

В таком же духе рассказывалось и о других знаменитых посетителях: «Художник Верейский, только что закончивший мой портрет, охотно ужинал у нас». «Василий Иванович часто смеялся шуткам Райкина, который любил заглянуть к нам на огонек». Так была построена вся книга. Недостаток информации восполнялся многочисленными фотографиями гостеприимной четы с разными знаменитостями. Нечего и говорить, что книга была подарена и Нелли Яковлевне.

Каким образом смогла Майя Борисовна получить место на привилегированном кладбище, которым были Литераторские мостки, для Нелли Яковлевны осталось загадкой. Разрешение на захоронение с резолюцией вроде бы самого губернатора, было у директора музея. И как ни была экспансивна Майя Борисовна, своих тайн не выдавала. Место Стручкову-Смоленскому отвели на участке художников, как наиболее близких к его роду деятельности. Нелли Яковлевна, закурив очередную сигарету, отправилась в ежедневный обход, решив взглянуть и на могилу Стручкова-Смоленского.

Стояла ранняя осень. Денек был ясным. Пахло дымком и прелыми листьями. Подмороженные астры на некоторых могилах сверкали предсмертной красотой. Нелли Яковлевна с удовольствием вдыхала осенний воздух, оглядывая привычный строй надгробий по сторонам аллеи. Вдруг, что-то впереди резануло по глазам. На свежей могиле, засыпанной песком, грубо выделялись пласты развороченной земли. Подойдя ближе, Нелли Яковлевна замерла в растерянности. Разворочена была могила Стручкова-Смоленского. Временный бетонный поребрик разбит, табличка с именем валялась рядом с могилой, цветы, любовно высаженные рукой трепетной вдовы, вырваны с корнем. В ужасе, оглядев картину разорения, Нелли Яковлевна побежала назад. Ворвавшись в комнату милиционеров, она застала привычную картину. Милиционер Сережа разгадывал очередной кроссворд. Рядом с ним пил чай временный рабочий, присланный с биржи труда, Валерий Михайлович. Они синхронно подняли головы и уставились на взволнованную Нелли Яковлевну.

Сережа заступил на дежурство с вечера. По его словам, вчера вечером было все в порядке, а утром он в обход еще не ходил. Валерий Михайлович только что пришел на работу и подкреплялся перед совершением трудовых подвигов. Нелли Яковлевна велела Сереже звонить его начальству, а сама пошла звонить своему директору. Но прежде решила позвонить Майе Борисовне, чтобы предупредить ее визит.

Нелли Яковлевна к директору старалась не обращаться лишний раз и оттягивала разговор с ним. Она знала, что он ей скажет: «Вечно все у вас, не слава богу. Я вас предупреждал, когда брал на эту должность, чтобы ко мне обращались лишь в крайнем случае». Нелли Яковлевна сочла этот случай крайним и обреченно подняла трубку. Но для начала набрала все-таки номер Майи Борисовны.

К удивлению Нелли Яковлевны, Майя Борисовна довольно спокойно отнеслась к известию, что кто-то похозяйничал на могиле ее мужа. Нелли Яковлевна ожидала бури негодования, но Майя Борисовна, поохав, чуть ли не для проформы, как показалось Нелли Яковлевне, легко согласилась перенести визит на кладбище.

Зато уж Трифонов, директор музея, с наслаждением отдался негодованию и гневу. По природе своей был он человеком трусливым, осторожным, старался предупредить любую неприятность и не любил ответственности. Перед начальством Трифонов никогда не решался заявить о своем мнении, даже, если его имел. Зато при подчиненных позволял себе распоясываться без стеснения. Поэтому Нелли Яковлевна выслушала всю обойму обвинений в безответственности, разгильдяйстве, несамостоятельности. Она даже отстраняла по временам трубку от уха, чтобы визгливый голос директора не давил на барабанную перепонку. Как ни не хотелось Трофимову выносить сор из избы, он все-таки принял решение обратиться в милицию.

В отделении милиции на звонок из музея ответили неохотно. Выезжать по такому пустяковому поводу милиции не хотелось. Любимым присловьем наших милиционеров в перестроечные годы было:

– Тут людей убивают, а вы!…

Людей в 1990-е убивали действительно на каждом шагу. За десять лет перестройки население Ленинграда уменьшилось на один миллион, это не взирая на хлынувшую в город со всех сторон публику. Так что не только хулиганство, но и квартирные кражи в милиции считали сущими пустяками и, ссылаясь, по обыкновению, на маленькие зарплаты и нехватку кадров, выезжать на место происшествия милиционеры не любили. Были в те лихие годы у них дела поважнее: крышевание подпольного бизнеса, аферы с угнанными автомобилями, рейдерские захваты предприятий, да мало ли что. На звонок Нелли Яковлевны в РУВД отреагировали вяло. Пришлось ей снова звонить директору. Трифонов, как уже было сказано, человек был не храбрый, больше всего боялся сделать что-нибудь неправильно и получить неодобрение начальства. От этой своей трусости он становился смелым, а от слабости – сильным. Поэтому, взяв соответствующий тон, он позвонил сразу в городское управление милиции. Те нажали на РУВД, и в результате на Литмостках появился во второй половине того же дня оперуполномоченный Горбунов. На самом деле Горбунов был всего лишь стажером, не совсем еще утратившим романтические представления о выбранной им профессии.

Из-за несолидности преступления и оперативника прислали несолидного. В то время, да и в наше тоже, милиционеры, а теперь полицейские, приобрели вес не только в переносном, но и в прямом смысле. Фигуры почти все они имели плотные, с выпирающим брюхом, физиономии широкие с багровым оттенком, а загривки жирные. Этот же был тощим, среднего роста, в очках, с большим лягушачьим ртом и волосами, собранными в хвостик на затылке. Первым делом он осмотрел место преступления, удивившись, что хулиганы испакостили только одну могилу, не покусившись на соседние. Невольно напрашивался вывод, что в могиле что-то искали. Горбунов этот вывод сделал, но вслух ничего не сказал. Первой он допросил взволнованную Нелли Яковлевну, нервно курящую одну сигарету за другой. А затем Сережу, который как раз был типичным милиционером с разъехавшейся во все стороны фигурой и неторопливостью во всех движениях. Сережа повторил, что при вечернем обходе было все в порядке, а с утренним обходом он припозднился. Ворота кладбища запирались в шесть часов. Но ограда была невысокой и не представляла большого препятствия для человека тренированного. Горбунов осмотрел замок на калитке, а также обошел ограду по периметру, что заняло определенное время. Однако, ни следов взлома, ни места перелаза через ограду обнаружить не удалось. Был составлен акт о происшествии, протоколы допросов, в том числе старух-уборщиц и фрилансера Валерия Михайловича. С тем стажер Горбунов и отбыл восвояси.