– Нет, ты что-то пробормотала… Ты меня совсем не слушаешь? – Полина обиженно поджимает губы.
– Я кашляла. И я тебя слушаю. Тебе понравилось, что теперь функция «живой открытки» доступна и в украшениях. У модели был широкий браслет, и когда она танцем пыталась рассказать какую-то историю, над её запястьем всплывали слова, обозначающие сущность движения.
Полина улыбается:
– Я хотела рассказать тебе один секрет, – она хитро смотрит на меня. – Но не сейчас.
– Почему?
– Ну просто. Вот именно сейчас не хочу.
– Зачем тогда сказала?
Её взгляд спускается по крышам высотных домов как по ступеням – чем дальше мы уходим от центра, тем ниже здания. Задрав голову к искусственному небу, говорит:
– Я лучше спрошу у тебя. Ты никогда не думала, как работает эта штука?
– Купол? А при чём здесь секреты?
– Как же? Ведь это большой секрет. А ты такая информированная. Вдруг тебе удалось разговорить кого-нибудь из посвященных.
– Ты же знаешь – академики не взаимодействуют с горожанками. Но даже если бы появилась такая возможность – я бы не стала пробовать. Мне никогда не было интересно, честно говоря. – И добавляю: – Мне бы всё-таки хотелось провести старость нормально, как рядовым цэрперам, которые могут выиграть в соревновании садов и съездить за пределы нашего анклава, может даже в другую страну. Я очень хочу увидеть море, – и здесь я не вру.
– Я тоже… Но вероятность очень мала. Твоя мать ещё жива?
Я отрицательно мотаю головой.
– Моя ещё на экофермах. Она ни разу не была на море, хотя я стараюсь каждый раз, когда привозят в Торговый центр новые семена, отправлять их ей. А она даже в номинанты никогда не попадала. Её опережают женщины, которым дети вообще ничего не присылают – на стандартных семенах хорошие сады делают, или сами как-то выводят новые сорта.
– Видимо, твоя мать – плохой садовник.
– Она ленивая, всегда такой была.
– Тем не менее, ты дочерний долг выполняешь – значит, она хорошо заботилась о тебе, и ты ей благодарна. Я своей никогда ничего не отправляла. Но она и без меня конкурсы выигрывала. Мы обе друг без друга могли бы прекрасно обойтись.
– Несправедливо. Вот так спонсируешь свою дочь до тринадцати лет, думаешь, что всё для неё делаешь, а она потом и пакетика семян не отправит.
– Надеяться нужно только на себя, в любом возрасте. Но садовник из меня плохой… я уверена.
– Ещё есть время всё исправить, – хмыкает Полина. – Только я хочу на море сейчас. И без лекарства.
– Так не получится, сама понимаешь.
– Эта дурацкая аллергия, – вздыхает Полина. – Я не понимаю, почему они ничего не могут с этим сделать? Почему лекарство, позволяющее тебе ощущать все запахи на природе, не захлёбываясь соплями, слезами и кашлем, стоит так дорого?
– Ну… вот так… – пожимаю я плечами.
– А ты никогда не была на краю Города? У самой стены купола.
– Да… бывала. И не раз.
– Говорят, там герметичность нарушена из-за постоянных въездов и выездов Зозо, и аллергия начинается даже под куполом.
– Не может такого быть.
– Серьёзно тебе говорю. Одна моя коллега живёт на самой окраине, как раз у восточного выхода. И ей врач даже прописал употреблять асенсорин, когда она возвращается в квартиру. Она все Средства тратит на эту мерзость.
– Врёт. У неё есть лентиго?
– Что?
– Асенсориновое лентиго. Россыпь мелких коричневых пятен на коже, поражают руки, щёки, иногда плечи… – Полина хмурится. – Разве ты не обращала внимания? Они есть у цэрпер, вышедших на пенсию, потому что пенсионеры на экофермах постоянно под асенсорином; и у некоторых аполло, которые вернулись в Город после жизни у своего инвестора – если инвестор экономен, её аполло тоже всегда под асенсорином. Давать своему аполло септемсенсорин всё-таки дороговато.
