К морю - страница 4

И где это я потом буду свои вещи искать среди общего хлама? Если кому-нибудь не взбредёт в голову вообще их утащить.

Не успел он повежливее сформулировать свои переживания, чтобы озвучить их бабушке Оле, как та проговорила, будто в ответ на его мысли:

– Вы не переживайте, у нас гостей много не бывает, для каждого всегда есть отдельная вешалка и для обуви полочка. Чужого никто не трогает, за это я вам ручаюсь.

Дьюван пожал плечами: певучая речь хозяйки мигом рассеяла его раздражение. В сущности, подумалось ему, это ведь даже мило и очень соответствует общему ощущению от «Маяка». Недаром на сайте он назван гостевым домом – по-другому и не скажешь, самый настоящий дом. Отели, в которых Дьюван останавливался раньше (а было их немало), отличались друг от друга только внешне: атмосфера и даже запахи в них были практически одинаковыми. А здесь появилось чувство, что он приехал к бабушке на лето, такое всё было простое, уютное и по-семейному непринуждённое. Даже улыбка горничной была другой – не той, какую обязан надевать весь обслуживающий персонал, независимо от своего настроения, а искренне приветливой. Дьюван готов был поспорить, что, будь у Русланы в момент их знакомства плохое настроение, она ограничилась бы кивком и полуулыбкой вместо тёплого приветствия.

Пока гость надевал выданные бабушкой Олой домашние тапочки, за его спиной распахнулась дверь, и в прихожую ворвался дразнящий запах еды. Дьюван обернулся и увидел низенькую женщину лет пятидесяти с выкрашенными в рыжий цвет волосами. Фартук и поднос с дымящимися тарелками, который она держала в руках, выдавали в ней повариху.

– А вот и наша кормилица – Ирэн, – подтвердила бабушка Ола догадку Дьювана.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – заулыбалась Ирэн.

Чего они все так мне радуются? Перепутали с кем-то, что ли? Не похоже, чтобы подлизывались. У них что, каждому такой тёплый приём?

Ирэн кивнула на дверь, из которой вышла:

– Здесь у нас столовая, если вам не показали ещё. Ни завтрак, ни обед, ни ужин ни к какому времени не привязаны, кушайте, что пожелаете и когда пожелаете, я тут целыми днями почти. Мудрёного ничего не готовлю, но всё домашнее, сытное, а если вдруг захочется, чего в меню нет, так говорите, сообразим… Ну, осваивайтесь, осваивайтесь, приятного отдыха! – и женщина скрылась за поворотом так проворно, словно в руках у неё не было тяжёлого подноса с горячей едой.

Деревянная лестница с увитыми каким-то комнатным растением перилами привела хозяйку и гостя на второй этаж. На стене ярко освещённого коридора висела большая картина, на которой была изображена хрупкая длинноволосая девушка. Она сидела вполоборота, повернув голову к позолоченному ласковым закатным солнцем морю; голубая лента обвивала тонкое запястье и сбегала к ногам по подолу белого сарафана. Казалось, тронешь девушку за плечо – она обернётся, посмотрит приветливо и одарит улыбкой. От картины веяло трепетной юностью, безмятежной жизнью; художник будто писал не красками, а чувствами – нежностью, любовью, восхищением.

– Красивая, – сказал Дьюван хозяйке, кивнув на картину. – Какой-нибудь известный художник?

– В узких кругах, – ответила Ола. Улыбка, сопровождавшая её слова, показалась Дьювану печальной.

– Вот ваша комната, – сказала хозяйка и протянула ему ключ с брелоком в виде маяка.

***

Море катило на берег зеленоватые волны. Они шуршали галькой и разбивались на мелкие брызги о камни, такие большие, что на них можно было удобно усесться вдвоём.