– Спокойный, – согласился я. – Что-то еще?
Она взяла мои руки в свои, и от нее успокаивающе повеяло сандалом и нежностью.
– Ты умный, независимый, и у тебя много девушек.
– Ошибаешься. – Я с любопытством наблюдал, как она, занавесившись дредами, разглядывает мою руку. – Девушки у меня нет ни одной. А с остальным я согласен.
– Почему же у тебя нет девушки? – Она подняла голову, и мне сразу захотелось ее поцеловать, но это было бы слишком поспешно.
– А что, если я искал именно тебя?
Будь на ее месте кто‑то другой, я бы вряд ли решился выдать нечто подобное, но с Евой было легко, и она отлично улавливала иронию и считывала непроизнесенное.
Однако в этот раз она неожиданно посерьезнела:
– Ты вспомнил?
– Что вспомнил?
– Все-все.
– Я тебя не понимаю.
– Ладно. – Она снова улыбалась. – Я не тороплю.
– Ты говоришь про озеро? Или о том, что случилось в лесу?
– Не будем об этом. – Она прикрыла мне рот ладонью, и я, воспользовавшись моментом, потянулся к ней, но поцеловал только через ее лежащую у меня на губах руку.
– Слушай, Митя, то есть Ян, сколько тебе на самом деле лет? – Ева отстранилась и посмотрела с деланой строгостью. – Для семнадцатилетки ты какой-то чересчур продвинутый.
– Продвинутый? Уверена, что подобрала нужное слово? – Я все еще был взбудоражен несостоявшимся поцелуем.
– Вполне. – На Евиных щеках играл румянец, и я понял, что смутил ее.
– Ну ладно, ты меня спалила. Мне двадцать.
Рассмеявшись, Ева взяла чайник, наполнила его водой и поставила на плиту с электрическими блинами.
– А мне двадцать четыре. Просто чтоб ты знал, если в следующий раз снова соберешься мне что-то посвятить.
– Это нестрашно. Я однажды посвятил голубцы своей бывшей учительнице по русскому. А она древняя старуха с трясущейся головой. Так что возраст тут не имеет значения.
– Ну спасибо. – Ева смеялась. – Чем же она заслужила такую честь?
– Голубцы получились отвратительные, безвкусные, мягкие и по итогу развалились на сковородке.
– Пирожки тоже безвкусные?
– Слушай, ну не сравнивай себя с противной занудной теткой, которая за всю школу смогла научить меня только тому, что «не» с глаголом пишется раздельно. Пирожки вышли отличные. Все очень просто: каков человек, таково и посвящение.
– Ох, Ян. – Не переставая улыбаться, Ева покачала головой. – Не таким я тебя запомнила.
– Лучше или хуже?
– Там, в лесу, ты выглядел напуганным, а теперь вижу – за словом в карман не полезешь.
– Это я был напуганным? Неправда! – Стало обидно, что она так обо мне подумала. – Я тогда просто устал и ненавидел этот лагерь всеми фибрами души.
– Что? Фибрами? Кажется, ты преуменьшил заслуги своей учительницы русского языка. – Она опять развеселилась.
– Это я просто книжки читаю, и там попадаются умные слова.
Мне очень нравилось, когда она улыбалась, поэтому я никак не мог прекратить выпендриваться.
– Я тоже люблю читать. – Ева выставила на стол чашки, и я, торопясь достать свой чай, выронил из рюкзака отвертку. – Особенно вслух. Тогда переживания от книги получаются в два раза сильнее.
– Кому ты читаешь вслух?
– Брату.
– У тебя маленький брат?
– Он уже не маленький, но постоянно просит, чтобы я ему читала.
– А мне почитаешь?
– Хорошо. Что ты любишь?
– Что ты выберешь.
– Договорились. Я подумаю. – Она замерла с пакетиком чая, болтающимся на тонкой веревочке. – Расскажи лучше о себе.
Когда меня просили рассказать о себе, я всегда терялся.
