Так что Игорь посидит лучше в машине. Оно ему надо?
Отец, открывая дверцу:
– Тебе купить чего?
– Арахис купи соленый? Большой пакетик.
– По-любому!– Он подмигнул, и они с мамой отчалили.
Игорь отжал стекло до упора и подставил лицо ветерку. Он был домосед, так-то, этот Игорь. Но монастыри его не привлекали, и запереть себя «в будущем» в четырех стенах он тоже не планировал. Он любил улицу. Самобытно, по-игоревски, но любил как-то. С другой стороны, что тут такого уникального, если бро любит гулять один? Не в компании, не в шайке, не в банде, а в самом что ни на есть одиноком одиночестве. Ничего особо самобытного, – так, предпочтения. Многие чуваки его возраста приходят из школы и до следующего утра носа не кажут, залипают на мониторы часами напролет. Он-то хоть гуляет.
Раньше он тусил во дворе возле дома время от времени. Было там, как правило, безлюдно и идеально для его философских ритмов. Алконавты, опять же, не собирались. Детская площадка во дворе, возведенная в мезозойский период, даже издали излучала опасность, как Припять. Так что не только дети, но даже алконавты суеверно крестились. А если бы нашлись не суеверные, шансов кирять во дворе у них все равно не было. Отец Игоря с соседями доступно бы объяснили алконавтам, куда надлежит следовать нормальным алконавтам, когда их посылают на русские три.
Предавать огню и мечу посыпанную ржавчиной площадку не торопились. Местные мамочки и детишки взяли за правило растекаться по соседним дворам. Туда, где с игровыми площадками обстояло бодрее. Или бодрее шли дела у управляющих компаний. Так что во дворе игорева дома особо никто не задерживался – шмыг в подъезд, шмыг из подъезда, и пока. Игорь был единственным исключением, чем весьма нервировал маму. Особенно своей странной расположенностью к площадке, где никто не играет. Площадка состояла из ржавых качелей весьма ненадежного вида, ржавой горки-убейся-нафиг, и за компанию ржавой же дугообразной лазалки. Такие повсеместно наводняли дворы в советские времена, и в их дворе она сохранилась. Игорь тащился от лазалки. Висел на ней, сидел на ней, ходил по ней и вокруг нее, иногда лупил по ней палкой – для форсу. Порой кто-то возникал, какой-нибудь соседский мальчишка, или просто бесхозный пацан, и некоторое время они тусили вместе. Потом расходились, и дальше дело не шло. Игорь не рвался завязать партнерство. Его случайные уличные товарищи – тоже. Современные будни.
Мама устраивала порционные головомойки по этому поводу.
– Не играй там,– говорила она.– Тысячу раз уже сказано, Игорь, ну когда ты повзрослеешь? Ржавое все, гнилое. Если на голову не рухнет, так поранишься и заразу занесешь. Оно тебе надо? Совсем о будущем не думаешь. Нормальные дети в соседний двор ходят, ходи туда.
Игорь не знал, что такого «нормального» в нормальных детях, чего нет у него самого. Предполагал, что это такие дети, которые уже позаботились о своем будущем, а вот он, Игорь, – все никак. Но наверняка он знал одно: детские площадки – они как магазины-супермаркеты. Это же разгуляй-поле для докапывальщиков. Игорь уже в детском саду уразумел закономерность: даже если на детской площадке царит идиллия, и все дети заняты своими делами – кто группами, кто поодиночке,– всенепременно найдется парочка кренделей, которые будут цепляться ко всем, толкаться, портить чужие игры, ставить подножки, отнимать чужие машинки, рушить чужие пирамидки, ломать чужие куклы, и так до бесконечности. И что самое удивительное: никогда Игорь не был свидетелем того, чтобы подобные личности концентрировались где-то в одном месте, в своем кругу, так сказать, в сообществе себе подобных. И докапывались бы друг до друга, становились бы этакими докапывальщиками до докапывальщиков. Пропорциональное распределение по местности сих неблагоприятных граждан навевало на мрачные думы и заставляло поверить в теории заговоров.
