Я всегда считал, что Ленг весьма щепетильно относится к своим трудам.
Вы, без сомнения, помните весьма эксцентричное сообщение о некоторых комических чертах человеческого организма, сделанное им в лицее. Сообщение было принято довольно холодно, а некоторые ученые мужи оказались столь невоспитанными, что позволили себе хихикать как во время выступления, так и позже. Профессор Ленг больше никогда не возвращался к этой теме. С тех пор все его презентации в лицее имели строго научную ориентацию. Поэтому вначале я объяснял его нежелание делиться плодами своей работы все той же присущей ему осторожностью. Однако по прошествии времени я начал понимать, что в своих действиях он руководствуется не профессиональной сдержанностью, а активным желанием скрыть характер своих научных занятий.
Как-то этой весной мне пришлось допоздна задержаться в Кабинете, чтобы привести в порядок накопившиеся документы и подготовить место для экспонирования моего последнего приобретения – ребенка с двумя мозгами. Если помните, мы с Вами уже имели возможность обсудить это весьма любопытное явление. Работа с экспонатом оказалась более увлекательной, чем скучная разборка документов, и я был немало удивлен, когда услышал колокольный звон, возвестивший о наступлении полуночи.
В тот момент, когда я стоял, прислушиваясь к замирающему звону колокола, моего слуха коснулся совсем иной звук. Звук раздавался над моей головой. Это было тяжелое шарканье. Создавалось впечатление, что наверху кто-то переносит большой груз. У меня нет разумного объяснения, Макфадден, но в этом звуке было нечто такое, что заставило меня содрогнуться от ужаса. Я напряг слух. Звук постепенно стихал и окончательно исчез где-то в дальней комнате.
Как Вы понимаете, в тот момент я ничего не мог предпринять. Утром, вспомнив об этом странном явлении, я обвинил во всем свои утомленные нервы. У меня не было никакого основания тревожить Ленга, если я не получу доказательств того, что шаги эти были вызваны причинами зловещего свойства. Последнее, следует признаться, представлялось мне маловероятным. Я посчитал, что просто перенапрягся. Мне тогда удалось создать совершенно потрясающий фон для экспозиции трупика младенца с двумя мозгами, что в совокупности с поздним часом не могло не пробудить к жизни самые мрачные призраки, населяющие мое воображение. Одним словом, в конечном итоге я решил оставить странный шум на третьем этаже без всякого внимания.
Однако случилось так, что несколько недель спустя – а если быть точным, то на прошлой неделе, 5 июля, – произошло еще одно событие, к которому я хочу привлечь Ваше внимание со всей серьезностью. Обстоятельства, при которых это произошло, были примерно такими же, как и во время первого инцидента. Я готовил статью для журнала лицея и засиделся допоздна. Как Вам хорошо известно, составление письменных презентаций для научных учреждений, каким является лицей, дело для меня нелегкое, и я, чтобы хоть немного облегчить эту работу, обычно следую некоторым правилам. Старинный письменный стол из тикового дерева, прекрасная веленевая бумага (на которой, кстати, пишу и это послание) и чернила цвета фуксии, изготовленные в Париже мсье Дюпеном, делают сочинительство не столь обременительным для меня занятием. В тот вечер вдохновение посетило меня раньше, нежели обычно, и примерно в половине одиннадцатого, чтобы продолжить работу, у меня возникла необходимость заточить несколько перьев. Чтобы совершить это, мне пришлось на несколько мгновений отвернуться от стола. Когда я снова обратил взор на стол, то, к немалому своему изумлению, увидел, что страница, на которой я только что писал, покрыта чернильными кляксами. Пятен, надо сказать, было не много.
