Кабинет психотерапевта. Самоисследование и самоисцеление через опыт проходящих терапию - страница 7

– Ну, конец вы уже знаете, – заключил Конрад. – С тех пор ничего нового.

Он смотрит на меня усталыми глазами, словно рассказ снова напомнил ему, какой тяжелый груз он тащит и как много обломков разбитых надежд осталось позади.

Когда я фиксирую историю Конрада, мне с трудом удается описать ту атмосферу, которая царила в кабинете, когда он говорил. Хотя он поведал мне уже все существенные детали своей жизни, которые порядком озадачили меня, во время сеансов я совершенно не двигался и ничего не чувствовал, будто парализованный. События и годы пролетали мимо. Вообще-то было немало ситуаций, которые должны были бы вызвать целый пласт болезненных ощущений: тоска по отцу, пустые и лишенные человеческой теплоты и радости отношения с матерью; разочарование от того, что не получил образование; ранняя утрата родителей; неудачи в личной жизни. Конрад ищет то, что не нашел даже в самом дальнем уголке света. Ведь это что-то спрятано в нем самом, он не может это отыскать. Но что это?

Конрад говорит, но при этом совершенно безучастен. Поэтому я снова и снова подсказываю ему какие-то эмоции, словно взываю к его сердцу, которое бьется где-то глубоко-глубоко: «Вам точно было нелегко». Или: «Наверняка это было грустно». Или еще: «Вы наверняка сильно тосковали». Конрад только отмахивался. Он ничего не отрицал, даже иной раз соглашался, но его чувства все равно оставались заблокированными. Я будто стоял перед запертыми дверями, стучался в окна, иногда погромче, словно настаивал на том, чтобы поговорить на темы, которые ему казались уже закрытыми. Люди традиционно представляют себе психоаналитика эдаким типом, который проникает в прошлое пациента. Вот и я пытаюсь нащупать вход во внутренний мир Конрада, а он навешивает все более крепкие замки.

Полагаю, Конрад сам с ранних лет так же стучался в чьи-то двери, как я в его, но ему никто не открыл; и в нем поселилась убежденность в том, что все попытки напрасны. Для него характерна фундаментальная покорность судьбе, похожая на материю до ее превращения в живую. Я почти готов расценить этот его страх открыться – паническую боязнь – как признак жизни. Страх ведь всегда означает желание жить. Вместе с тем его симптомы – и настоятельные просьбы сестры – все-таки сподвигли его обратиться к врачу. Где-то в самом дальнем уголке его души, видимо, теплится еще надежда, что кто-то в состоянии помочь ему.

– Пожалуй, вам было очень больно тогда. Если бы вы могли чувствовать, то эта боль испепелила бы вас. Ваши чувства под толщей льда. И мы оба сейчас не можем пробиться сквозь нее, – подытоживаю я в конце сеанса.

Конрад бросает на меня косой взгляд и отвечает привычным «Хм».

Тогда я уточняю, что значит этот хмык, а Конрад заявляет: «Не-не, всё нормально, по ходу, вы правы насчет льда». Но слова его снова звучат так, словно он хочет уклониться от ответа и сохранить дистанцию между нами. Создается впечатление, что он в принципе скептически относится то ли ко всему «психологическому», то ли к образным, метафорическим выражениям. «Я скорее рационалист», – говорит он, хотя лично я с самого начала догадывался, что он очень чувствительный человек.

Можно ли проблему Конрада описать так: у него нет доступа к собственным чувствам и, соответственно, к самому себе? Человеку необходим контакт с собой, иначе он не чувствует себя живым. Без этого жизнь бессмысленна и ущербна. В Конраде что-то прервало эту связь. И это что-то он вытеснил (не люблю использовать слово «вытеснение» из-за того, что оно вызывает нехорошие ассоциации и часто неправильно понимается). Дело не в том, что Конрад не может вспомнить травмирующее событие (он мне об этом уже рассказал), а в том, что разорвана нить, связывающая происшествие с пережитыми по поводу него чувствами. Тем не менее последние никуда не делись. Они спрятаны в подсознании и беспокоят его, не отпускают. Конрад явно прилагает массу усилий, чтобы не выпустить наружу болезненные воспоминания. Похоже, он стоит перед дилеммой: если он не получит доступ к миру своих внутренних переживаний, он так и не почувствует себя живым. Но если получит, на него непременно нахлынет боль.