– Ну доживи до ночи, гад.
Оксане стало почему-то смешно – она обернулась, встретилась с хлопцем глазами, и они оба чуть не расхохотались от глупости русских.
Тем не менее запись в колхоз началась – к удивлению Оксаны, записалась почти четверть собравшихся. Потом, лежа в постели и вполуха слушая привычные споры деда с бабкой, она подумала, что многие, вероятно, просто испугались.
Несмотря на угрозы, приехавших ночью не убили и не пожгли – наверное, потому, что они ночевали в доме старосты, дядьки Грицько, уважаемого и очень мирного человека.
Через неделю приехал председатель колхоза – одетый как чекист, хотя и украинец, но не местный, откуда-то с востока. Он тоже поселился у старосты, пока колхозники строили два дома – один для председателя, а второй для правления колхоза. А еще через неделю дед плюнул, собрался и в ночь увел лошадь в лес. Корову не повели – она ждала теленка.
Оксана долго думала, куда он мог увести скотину, и не придумала ничего лучше, чем дальний хутор за болотом, куда они с отцом ходили года два назад и где отец с дедом косили сено. Там уже давно никто не жил, но место было красивое и удобное, хотя и окруженное со всех сторон болотом. Ее беспокоило, чем будет питаться корова, если ее тоже туда увести, да и для умной лошади, несмотря на раннюю весну, корма еще маловато.
Она порой удивлялась сама себе, как быстро вжилась в деревенскую жизнь, прониклась местными заботами, и совсем забыла про город. Хотя иногда, украдкой, она представляла себе прошлое – красивых маму и папу, музыку, гостей, танцы…
На центральной площади повесили репродуктор, и теперь он целый день орал – то какие-то речи на русском языке, которые Оксана даже не слушала, то песни. Среди них были и очень красивые, и иногда Оксана подолгу стояла во дворе, тихонько подпевая. Пальцы просились играть, хотя она и боялась, что все забыла за это время.
Вскоре председатель колхоза начал ходить по хатам и уговаривать всех остальных вступать в колхоз. Он ходил сначала один, но как-то раз в полумраке, выйдя из одного двора, получил оглоблей по голове, после чего всегда был в сопровождении двух крепких колхозников. Впрочем, до их дома он так и не дошел.
Оксана проснулась посреди ночи от отсветов на потолке. Вскочила, схватилась за заколотившееся сердце, путаясь в ночнушке, подбежала к окну. Со стороны площади виднелось зарево. Она кинулась было одеваться, но ее перехватил дед:
– Стой, куда побегла. Чего там смотреть-то, и так все понятно – колхоз пожгли.
Судя по спокойствию деда, он знал, что этим все и кончится.
Утром у пожарища собралась вся деревня. Сгорел дом председателя и правление, стоявшие рядом. Видимо, подожгли их одновременно, так как сгорели они до тла – правда, как рассказали Оксане деревенские девчонки, видевшие пожар, сами дома никто и не тушил, только следили, чтобы не занялись соседние хаты.
Председатель лежал на крыльце своего дома, обгорелый, с руками, прижатыми к груди. О том, что это был председатель, можно было догадаться только по остаткам сапог, кирзовых, которые местные никогда не носили. Все остальное представляло собой черную обгорелую массу. Сначала Оксана не поняла, как он не сгорел совсем, но соседская девчонка, годом старше, ей рассказала, что председатель выбежал на крыльцо, и в него выстрелили. Оттаскивать от пожарища его, конечно, никто и не подумал. Смотреть на обгорелый труп было страшно до тошноты, но Оксана никак не могла оторвать взгляд от того, что еще вчера было живым человеком, который ходил, говорил и пугал деревенских… Это зрелище еще долго стояло у нее перед глазами.
