Снова и снова в моих одиноких странствиях мой разум был полон смутных желаний и мальчишеских устремлений к славе, удовольствиям и любви: и теперь воспоминание о крохотном и совершенном лице Евы – таком чистом и английском в своей красоте – своей реальностью заполнило все, что раньше было пустым местом. И я всегда был в воображаемом общении с ней, когда лежал на склонах холмов и смотрел на море, сверкавшее на далеком горизонте, на черные ущелья, через которые горные ручьи, пенясь, устремлялись к скалистому берегу, или где наши глубокие уэльские долины сверкали на солнце золотом и бирюзой среди однообразия безмолвного леса; и так шло время, и настал день, когда я должен был отправиться в Беверли Лодж, а оттуда в Сандхерст; в то время как любовь и честолюбие заставили меня эгоистично забыть о бедном старом дяде Моргане и о тех пылких пожеланиях и благословениях, с которыми он провожал меня по пятам.
Месячный визит в Беверли Лодж, среди плодородия Беркшира, множество поездок верхом и прогулок по долине Белой лошади, много часов, проведенных нами вместе в тенистом лесу, роскошном саду, в прекрасной оранжерее и по густым зеленым аллеям, где мы бродили по своему желанию, подтвердил любовь, которую мы с моей кузиной питали друг к другу. Мальчик и девочка, все произошло легко, хотя мы о многом сожалели и немало удивлялись тому, что не знали друг друга раньше.
Возможно, двое мужчин не признаются в любви совершенно одинаково, хотя, в конце концов, все сводится к одному и тому же, но было бы интересно узнать, в каких именно выражениях, имея так мало выбора, отец Адам признался в своей страсти к Матери Еве и как она ответила.
Сейчас я не знаю, как выражалась моя любовь к моей маленькой Еве, но она была высказана, и я отправился в колледж самым счастливым студентом. Каждый час, который я мог уделить учебе и муштре, я проводил в Беверли Лодж или около него.
С доходом в сорок фунтов в год я почти считал себя богатым; и у меня было три года впереди, они казались мне вечностью радости, которую я ожидал с нетерпением. В Сандхерст я был, как ты знаешь, зачислен королевским кадетом и кандидатом в пехоту. Таким образом, мне пришлось овладеть алгеброй, тремя первыми книгами Евклида, французским, немецким языками и «Высшей фортификацией», но на страницах Стрейта, среди равелинов Вобана и казематов Кохорна, я, казалось, видел только имя и нежные глаза Евы. Ежедневные упражнения, в которых я поначалу был энтузиастом, стали скучными и прозаичными, и ежечасно я совершал ужасные ошибки, потому что голос Евы постоянно звучал у меня в ушах, а ее нежная красота преследовала меня. Удивительно нежной она стала, когда переболела чахоткой, которую она фатально унаследовала от своей матери.
Я повсюду встречал девушек всех мастей. Для меня одевались, играли, пели, но никогда я не испытывал такого наслаждения, как в те незабываемые дни, которые были проведены с Евой Беверли в нашем сне о любви; однако грубое пробуждение было уже близко!
Когда ей было восемнадцать, а я на год старше, она однажды рассказала мне, что ее отец настаивал на том, чтобы она вышла замуж за его старого друга, судью в отставке, который сделал ей формальное предложение, но она посмеялась над этой идеей.
– Абсурд! Это так забавно со стороны папы – иметь для меня готового мужа, не правда ли, Джек? – сказала она.
– Я так не думал, но мое сердце болезненно забилось, когда я ласково склонился над ней и поиграл с ее прекрасными волосами.
