– То есть, если Вы выскажете мне свои опасения, то выбор прислушиваться или нет останется за мной?
– Разумеется.
– Хорошо, тогда будет интересно послушать Ваши опасения на мой счет.
– Если они будут, Лиза. Сегодня мы просто познакомились, какие-то выводы делать еще рано. Даже грубые намеки на эти гипотетические выводы сейчас преждевременны. Время сегодняшнего сеанса подходит к концу. Готова ли ты продолжить наши беседы в дальнейшем?
– Да, можно. Все прошло не так ужасно, как я себе представляла.
– Большое спасибо за такую оценку. Возьми, пожалуйста, мою визитку. Если захочешь, чем-нибудь поделиться – то не стесняйся, можешь написать или позвонить.
– Мемы можно скидывать?
– Только если смешные.
– О, ну это еще надо выяснить, что Вы считаете смешным. Оки, если увижу смешную картинку про психиатров – непременно скину!
– Буду ждать с нетерпением. Но по этой теме я все шутки уже слышал.
– Так все говорят! Но человеческая мысль не стоит на месте. До встречи, док!
«Ну все не так уж и плохо», ― подумал Борис после того, как девушка, помахав на прощание, покинула кабинет. Грайворонский опасался принимать подростков, так как по его опыту работа с ними была скучной и в то же время невероятно изматывающей. Скучной она была по причине того, что набор проблем у всех подростков в целом одинаков. Психика на этапе тринадцати-семнадцати лет формируется под воздействием одних и тех же факторов – непонимание, игнорирование, агрессия. Соответственно и пути разрешения конфликтов уже были давно отработаны на практике, так что Грайворонскому приходилось проходить с клиентом один и тот же путь. А изматывающей работа выходила из-за мощности защитных механизмов: убедить юного пациента, что человек в кресле напротив него – не еще один представитель мира взрослых, который пришел с одной целью, чтобы причесать его под общую гребенку и вписать в однообразный взрослый мир со своими ничтожными целями, было крайне непросто.
Лиза же отличалась от своих сверстников. В первую очередь своей уверенностью. Она спокойно рассказывала, даже рассуждала вслух, при необходимости обращалась к Грайворонскому, смотря непосредственно в глаза. На его памяти вообще редко кто задавал ему встречные вопросы. Обычно встречаются жалобы, молчание или старое-доброе злобное огрызание. Но здесь действительно был некий особый случай. Грайворонский поймал себя на мысли, что он с любопытством ждет следующей встречи, чего с ним давненько не случалось.
Следующей в этот день по расписанию должна была прийти Надежда, его давняя пациентка, эффектная ухоженная женщина с платиновыми волосами немногим за тридцать, с постоянными жалобами на непроходящую депрессию. Грайворонский прекрасно понимал, что ее состояние так же похоже на депрессию, как воздушный шарик похож на дирижабль, что, собственно, не раз ей сообщал. Конечно, не в таких грубых метафорах. Она же не предавала его словам о том, что его помощь ей не требуется, уверяя, что только благодаря сеансам с ним она и держится, другие психологи ее совершенно не понимают, и только он, доктор Грайворонский, а вернее, их беседы являются ее спасительным кругом в водовороте жизни.
Поначалу Борис предполагал, что ей движет желание доказать свою значимость и желанность. Однако к его удивлению, после незапланированного эксперимента на кушетке, который бы точно не одобрила коллегия психотерапевтов, ее желание приходить на сеанс не угасло. На следующей фазе, построенной на обратной теории ― полного восстановления дистанции между пациентом и доктором, она все так же с большой охотой приходила на сеансы. При этом ее жалобы и поведение не менялось. Секс с психотерапевтом – прекрасно, рассказы о детских переживаниях под строгим взором доктора – тоже здорово.
