Так Алиса впервые за три месяца аспирантуры попала к Мануэлю Акоста в кабинет. Каким просторным, чистым и полным воздуха он ей показался! Дальняя стена составлена из белых кубов книжных полок. Боковые стены – терракот кирпичной кладки – вбирали тепло книг и излучали на посетительницу. Энергия стен? Над его рабочим столом под потолком три окна впускают волны света, отражённого от чёрного озера напротив – стеклянной стены небоскрёба главного госпиталя «Лагуны». Этот неверный свет смягчают матовые светильники. В рамках дипломы и страницы с рисунками нейронов, выдранные из книги основателя нейронауки Рамона Кахаля. Нейроны разные: одни как цветики-семицветики на длинных ножках, другие, развесистые, как ивы, плачущие над прудом, а третьи прорастают в коре головного мозга плотными разноцветными клумбами.
И главный рисунок – гиппокамп, «морской конёк» по-латыни, а в нём две плавные дуги кустистых нейронов Пуркинье скручиваются к центру в тугую пружину, словно гиппокамп зажал память в кулаке, и тут же яркое фото, снятое на флюоресцентном микроскопе, современный препарат гиппокампа. Алиса вспомнила, что декан получил за этот снимок премию журнала Nature.
Рабочий стол с тремя гигантскими мониторами отгорожен длинным файл-кабинетом вишнёвого дерева. Перед ним два кресла и круглый столик, на нём статуэтка гигантского кальмара, сжимающего в щупальцах нечто знакомое. Мануэль усадил её в кресло, а сам вышел из-за стола и сел на стул в дальнем углу комнаты, так, чтобы вся её фигура попадала в его поле зрения. Психолог. Молчал, изучал. Алиса первая не выдержала, указала на кальмара:
– Сушёная рыбка?
– Нет, нет. Все так думают. Засушенный гиппокамп слона, вернее, слонихи. Слоны, они всё помнят. Я тоже, как слон, помню, как мы завалили её с другом лет тридцать назад.
– Из ружья?
– Лекарственная винтовка. Слониха жила в зоопарке, смотритель избивал её палкой между ушами, потом её продали в парк развлечений, и она катала детишек по кругу от столба к столбу, где дети оставляли для неё яблоки и арахис. Через несколько лет туда пришёл её обидчик, так она его вспомнила и выбрала момент, чтобы его затоптать, но мерзавец спасся. Слоны таят обиду годами. Держать её для детей стало опасно, вот хозяева и решили, что пусть для науки послужит и привели её ко мне сюда. Ну, мы со студентами-медиками этот вот гиппокамп и изучали.
Ничего себе. Это он к чему?
Из задумчивости её вывела фраза, видимо, Мануэль её повторял уже несколько раз – о всемирной сети мест на Земле, где у человека открывается память о прошлом и где обитают животные с огромными гиппокампами. В таких местах строят храмы предков. Места усиления памяти.
– Госпиталь «Белвью», где ты с Тоддом и Джастином сейчас работаешь, стоит на месте индейского храма «Память пяти тысяч отцов назад».
Академик заговорил о магии этого старого здания, но Алиса уже мысленно отмахнулась от намёков о местах силы и прочей чепухе, перебила его:
– Отцов? Может, лет? Пять тысяч лет назад?
– Да нет, отцов, так индейцы время измеряют: пять тысяч отцов назад, пятьдесят тысяч отцов назад. И Манхэттен у индейцев звался Шайнаш-кинек – «остров встречи с предками в устье реки, текущей вспять». Это потом они переименовали его в Манна-хата – «место, где нас обманули».
– Кто обманул? – вяло попыталась поддержать беседу Алиса, хотя уже утомилась от обилия баек.
