В тот вечер мама всё никак не могла отпустить меня спать. Мы сидели на полу и пытались вспомнить хоть одного известного нам человека, у которого был доступ к театральной сцене и который мог быть чем-то обязан кому-то из наших знакомых. Наконец, я сказал, что мы можем попросить папу снять ей театр на день. Знаю, что говорить этого не стоило, но я очень устал, и я знал, что это положит конец разговору и я смогу пойти спать. Плюс, папа действительно мог бы снять для неё сцену, если бы она попросила. Но мама никогда бы этого не сделала, так что… Да, просто замечательно, когда твои родители не разговаривают друг с другом.
Мама разбудила меня следующим утром в восемь. Очевидно, она не обиделась на моё вчерашнее предложение, так как она приготовила обычный субботний завтрак: бекон, вафли, домашние взбитые сливки. Это было вроде нашей традиции.
– У тебя всё готово для встречи с Элизабет? – У неё отвратительно получалось делать такие замечания невзначай, несмотря на все актёрские таланты.
– У меня есть учебник по математике за прошлый класс. – Я пожал плечами. – А тот, что за этот класс, – сгорел.
– Я уверена, ты сможешь ей помочь, – сказала мама. – Она ведь такая умная и талантливая девочка.
Маме не нужно было меня убеждать в том, что девушка моей мечты – самый замечательный человек на свете.
Я промычал что-то в ответ.
– Я уверена, вы станете хорошими друзьями, стоит вам познакомиться поближе.
– Мам, – сказал я, стараясь не показывать, что в моём желудке скачет макака, колотя по цимбалам, – ты хоть понимаешь, насколько это странно – заставлять собственного сына заниматься с девушкой, чтобы свести его с ней?
– Помощь в учёбе —отличный способ провести время вместе, – как ни в чём не бывало отозвалась мама.
– Ага, что-то такое я слышал. Мне пора, мам, – я встал, оставив на тарелке недоеденную вафлю. Макака с цимбалами, которая жила в моем желудке и обожала репетировать, когда я нервничал, сегодня отрабатывала увертюру «1812 год»[2]. Перкуссия в её исполнении взяла верх над моим желанием есть.
Выйдя из квартиры, я сбежал вниз по лестнице, пытаясь выдумать новый способ убить телефон-полтергейст. Это неплохо отвлекало от мыслей о нашем с Элизабет не-свидании.
До библиотеки было два квартала, так что я не успел придумать ничего более оригинального, чем положить телефон на рельсы метро, что могло привести к гибели множества людей. А я и так уже чуть не угробил кучу народа, так что нет, спасибо.
Элизабет сидела перед библиотекой. На коленях у неё стояла сумка, а её длинные белокурые волосы были изящно перекинуты через плечо.
– Привет, Брайант, – она встала и улыбнулась мне. Её безупречные глаза сияли.
Я открыл рот, чтобы поздороваться, но получилось какое-то: «Хе-е-е-ей».
Элизабет прикусила губу. Было очень мило с её стороны не рассмеяться.
– Сумасшедший вчера был день, – сказала она.
– Ага, – выдавил я, и это можно было считать за слово, так что, по крайней мере, я двигался в верном направлении.
– Ты ведь всё сделал, правда? – Сияющие глаза Элизабет на мгновение затуманились. – Ты ведь, – её голос упал, – избавился от этой штуки?
– Я… э-э-э… – Я сделал глубокий вдох. Тема была слишком важной, чтобы так запинаться. – Я пытался. Мы с Девоном.
– В каком смысле «пытался»? – Элизабет взяла меня за руку и потянула прочь от двери. Ладонь у неё была очень мягкой и нежной. Как прикосновение бабочки. – Брайант!
