– Эта работа разрушит наш брак, если он для тебя что-то значит.
– Послушай, не обязательно каждый день держаться за руку и, не знаю, устраивать эти семейные ужины или ходить в гости… Ну ты понимаешь. Меня не будет пару дней.
– Обязательно, Саша!
Обрываю звонок. Как и в предыдущий раз, охранник выкатывается из того же дверного проема, только без куриной ножки в руке, и от этого мне почему-то становится обидно.
– Я звонил в полицию, – бурчит он обиженно, – рассказал им про воскресшего вашего, они сказали, чтобы я больше не пил. Перезвонил второй раз, орали и обещали составить протокол.
– И это все, что ты можешь?
– А что я? Я нанимался мертвых сторожить, а не это вот все.
– И что теперь делать будешь?
– Сменщика дождусь – будет его забота.
Он собирался закрыть дверь в каморку, когда я спросила:
– Вы разводились?
– Что?
– Разводились когда-нибудь?
– Дважды.
– Почему?
– Разочаровался. Одна плохо готовила, вторая много болтала, – противно смеется.
– А дети?
– Двое. На дачу ко мне летом приезжают. С внуками уже.
– У меня никогда не было дачи.
Охранник что-то отвечает, но я не слушаю. Грызу заусенец и понимаю, что в эту проклятую комнату с железными столами и битым кафелем мне все же придется вернуться.
***
– Я пришла убедиться, что ничего к тебе не чувствую. Получил ответ?
Он сидит в такой же позе, в какой я его и оставила. У меня получилось немного свыкнуться с реальностью, и теперь она почти не пугает. Его тело твердое, угловатое, неестественное – он весь большая нелепая кукла. Может быть, я и смогу произнести ту речь, что репетировала много лет в своей голове.
– Как в фильме «Обыкновенное чудо» с Леоновым? «Я скакала за вами три дня, чтобы сказать, что вы мне безразличны». Я тебе в детстве показывал, помнишь?
– Ты умер, я не собираюсь ничего тебе доказывать.
– Тогда зачем ты пришла?
Пауза затягивается, все те слова, что были тщательно подобраны и натерты до блеска многолетними перекатываниями во рту, рассыпались в разные стороны. Сколько ни готовься, а в жизни все получится по-другому. Пока я думаю, что сказать, он успевает задать еще один вопрос.
– Ты плакала? Я слышал.
(Конечно, я плакала. Кто бы на моем месте не плакал.)
– Нет, тебе показалось.
– Ну ладно. Хочешь что-то спросить?
(Почему ты бросил нас с мамой?)
– Не знаю. Почему ты умер, но все еще жив?
– Я сам хотел бы знать, – мы оба молчим, он снова заговаривает первым: – Еще вопрос? Какой-нибудь, может, есть.
(Ты представляешь, каково это – быть мной? Сидеть и разговаривать с тобой сейчас? Сколько это требует сил, если бы ты знал.)
– Хочешь, чтобы я спросила тебя, почему ты ушел? А ты бы мне исповедался напоследок?
– Мне не в чем исповедоваться, что сделал, то сделал. Мужчины уходят из семьи, на то есть причины. Хотя ты уже взрослая, значит, сама должна понимать.
(Саша последнее время отдаляется. Но это не то же самое. Они с «этим» совсем не похожи.)
– Ты хочешь сказать, что и от меня уйдет муж? Что у вас, у «мужиков», есть какое-то особое право делать все, что захочется? Знаешь что, на сравнивай себя с ним. Это не вина того человека, от которого уходят. Это вина того, кто бросает. Мне нечего стыдиться, я хороший человек, я прекрасная жена, я была отличной дочерью, ты знал бы это, если бы дал мне шанс. Это твоя проблема, что ты ушел, – кажется, я вспомнила заученный текст и почувствовала себя немного уверенней.
– Я видел фотографии со свадьбы, ваш танец. Вы красивая пара. Дай бог, чтобы у вас все сложилось.
