– Матушка сказала негоже тебя в такое время одну оставлять, а батюшка разрешил заночевать у тебя.
Я обрадовалась. Оставаться одной в опустевшем без Черныша доме не хотелось. После того как Голуба с Веселиной ушли, я пошла с подругой в чулан: показать ей и самой рассмотреть получше матушкино наследство.
Мне было немного боязно, что одной без Черныша справиться с сундуком не выйдет. Но всё получилось и три удара по крышке вновь его увеличили и открыли. Шкатулку с украшениями я показывать не стала, а вот вещи, что лежали в сундуке я в прошлый раз хорошо не рассмотрела, слишком взволнованная случившимся, и теперь сама смотрела на них как в первый раз.
Вещей оказалось не слишком много, но мы со Жданой восхищённо ахали, доставая каждую. Особенно поразили четыре платья, удивительной красоты: алое, зелёное, лазоревое и золотое.
– Вот и ясно стало, что ты не крестьянская дочь, – задумчиво сказала Ждана. – Да даже и у купеческой таких нарядов не сыскать. Видно, что матушка твоя из непростого рода вышла. А скорее батюшка твой –т боярин али княжич. Матушка твоя что об том говорила?
– Ничего.
– Совсем-совсем?
– Совсем.
– Странно.
Ждана бросила на меня взгляд искоса и больше не стала ничего говорить, продолжив молча доставать из сундука новые вещи: платки, чулки, рубашки, бельё шелковое, туфли расшитые в пару платьям. Лежали там и душегрейки, тёплая шапка и рукавицы. Всё это я перебирала с удовольствием, но думала о другом. Почему матушка никогда ничего не говорила мне об отце, о своей семье, а я её об этом не спрашивала?
Не помню, чтобы даже совсем малышкой говорила об этом с матерью. А ведь дети, бывало, повторяя за взрослыми, иногда дразнили меня байстрючкой. Я плакала, бежала к маме, чтобы спросить её об отце, но стоило её увидеть, как вопрос забывался и я не могла понять из-за чего обижалась.
Пока я думала о такой своей странной забывчивости, Ждана накинула на плечи один из лежавших в сундуке платков, и завертелась передо мной:
– Какое чудо! Как мне?
– Красиво! Возьми его себе на память.
– Нет, что ты, нехорошо. Я его у тебя словно выпросила.
– Не говори ерунды! Я всё равно хотела сделать тебе подарок, и раз тебе он по душе пришёлся, то пусть твой и будет. На память о нашей дружбе. Бери, бери, он принесёт тебе счастье! И мне на душе спокойнее, что ты меня не забыла.
– Я тебя и так не забуду.
Ждана вертела в руках тонкий узорный платок, не в силах с ним расстаться, и стесняясь взять такой дорогой подарок.
– Считай, что это я тебе на свадьбу дарю.
– Какую свадьбу? – встрепенулась подруга. – У меня и жениха ещё нет.
– Нет, так появится! Только меня уже здесь не будет. Не погуляю я на твоей свадьбе, не смогу одарить чем-то, вот и сделаю тебе подарок сейчас. На счастье.
– Спасибо, подруженька, – не стала больше отказываться Ждана. – Только знаешь что? Я платок этот спрячу и достану его, когда жених на примете появится. И тебе советую, пока эту красоту никому не показывать и в дорогу не надевать ни шали, ни сапожки. Не стоит лихих людей дразнить. Польстятся на твоё добро, ограбят тебя, сироту беззащитную, а то и хуже чего сотворят. Пусть лучше не знает никто, что у тебя с собой такое богатьство. Ты и в той одёжи, что у тебя сейчас есть, не замёрзнешь.
– Так и сделаю, – согласилась я.
– А это что? – потянулась Ждана к узелку, лежавшему между вещей.
– Не трогай! – остановила её я. – Это непростой узелок!
