Около минуты крутит в руке бокал с пивом и произносит:
– Знаешь, что я думаю?
– Нет, но ты же сейчас мне скажешь.
– Ладно, приятель, ты совершенно прав. Вы не особо поладили, но мне кажется, стоит попробовать еще раз. В конце концов, это твой единственный родственник. Со временем вы могли бы сблизиться и полюбить друг друга.
Я ухмыляюсь.
– Ты просто ее не видел. Холодная как лед. Рядом с ней ледышка показалась бы тебе теплой и мягкой.
Гэв улыбается в ответ.
– Ладно, кажется, до меня начинает доходить: она не самая ласковая бабуля на свете.
– Черта с два.
Затем лицо моего приятеля становится серьезным.
– Но, если честно, дружище, ты должен пытаться. Старшее поколение, оно ведь…
Гэв изо всех силится подобрать слова, и я предлагаю ему варианты:
– Скучное? Эгоистичное? Жесткое?
– Нет, я не об этом. У них совершенно другой взгляд на вещи, потому что им пришлось многое пережить. Каждый из них – не просто морщинистый старик, а личность со своей историей. Мы часто начинаем ценить их только тогда, когда их уже нет в живых.
Кажется, он начал задыхаться. Должно быть, до сих пор не отошел после смерти матери. Совсем забыл об этом. Его мама тоже была обеспеченной (не такой, как бабуля Вероника, конечно, но на жизнь хватало). При этом она не спешила помочь Гэву решить его финансовые проблемы. Даже когда его восьмилетняя дочь заболела раком. Несмотря на это все, Гэв души не чаял в своей матери.
Разговор становится слишком тяжелым для нас обоих, так что мы переключаемся на велосипеды. Он подумывает прикупить нам в магазин крутые электрические велики. Правда, сейчас нет спроса на дорогие игрушки. Это слишком рискованно.
По пути домой я снова думаю о бабуле Ви. Гэв, конечно, прав. Надо продолжать попытки.
Грязные носки заполонили комнату. Пол усеян ими. Я собираю их в полиэтиленовый пакет. Отнесу в прачечную сразу после работы. Все еще не оставляю надежды вернуться к прежней жизни, иначе я просто опущусь до существования, которое вел до Линетт, а этого мне совсем не хочется. Так что сейчас квартира переживает генеральную уборку. В выходные я наконец сменил постельное белье, пропылесосил ковер и отмыл духовку.
Еще начал приводить себя в форму. Вчера проехал несколько десятков километров на велосипеде и приготовил себе настоящий полезный ужин: лимонного цыпленка и тушеную стручковую фасоль с картофельным соте. Но что еще важнее – я поел без телевизора. Вместо этого слушал музыку. Песню группы Sixx: A.M. – «This Is Gonna Hurt». Втыкал вилку в картофелины и разрезал бобы в такт. Было круто.
А еще я все-таки сделал лимонный пирог из поленты. Не выбрасывать же такие дорогие ингредиенты. Можно было бы сесть на поезд до Шотландии на неделе и передать его бабуле Ви прямо в руки, но я не могу себя заставить. Уверен, она меня ненавидит, да и мне совсем не легко испытывать к ней симпатию. Не могу выкинуть из головы тот факт, что она отказалась от собственного ребенка, и как это, должно быть, повлияло на жизнь моего отца, и как все могло сложиться совсем иначе и для меня.
Но все-таки мне не стоило так говорить с ней.
Я поливаю Труляля и Траляля. Пирог стоит на столе рядом с растениями, по всей квартире разносится теплый пряный лимонный запах. Один только взгляд на пирог вызывает во мне чувство вины.
Так что я решаю взять его на работу.
– Этот пирог для тебя, Гэв, – бормочу я, выкладывая блюдо на прилавок. – Просто чтобы сказать спасибо за… Ну, ты понимаешь. За поддержку. За все.
