Как просто. Книга стихов - страница 4



За те пустые полустанки,
Неблагородные князья,
В снегах застряли наши танки.

Разговор

– Привет!
– Привет! Ну, как дела?
– Да, всё течёт в привычном русле,
вокруг одни полутона́,
по вечерам бывает пусто.
– Ты всё одна?
– Не видишь сам?
Всё, как в учебнике с задачкой…
Зайди в аккаунт «Инстаграм»,
увидишь дамочку с собачкой.
Сменила только цвет волос,
но узнаваема, как прежде.
По выходным ходьба и кросс,
во всём спортивный стиль в одежде.
А также – дача, огород.
Зачем одной всё это нужно?
К свободе личных несвобод
уже привычно равнодушна.
– Как дети?
– Семьями живут.
Вернее так, живут не в браке.
Два раза в месяц забегут —
цветочки, торт (глаза на влаге).
А в отпуск посетила Крым,
ещё не разбирала фото —
есть дело к этим выходным,
и отдохну от огорода.
Ну, извини,
пора,
бегу.
Второй этаж, двадцать шестая —
когда нечаянно умру,
ты заходи на рюмку чая.

Ты посмотри

Вике

Ты посмотри, какой арбуз!
Нам привезли с попутным грузом,
пролив достался Лаперузам,
нам – ягод драгоценный груз.
Чтоб нежно сплёвывать зерно,
его хлебать не нужен лапоть,
а мякоть будет сладко капать,
и рано ставить на «зеро».
А осень золотом дворов
тебя встречать готово утром
привычным городским маршрутом.
Сентябрь уже без комаров
шуршится ветром в фонарях.
А там, зима не за горами,
Сибирь с горячими ключами,
и ты опять при козырях.
Мы будем дальше жить с грехами,
отмолим их в монастырях!

Ты ветер

Прозрачен сентябрь под открывшимся небом
дождинками в лужах, амбарами с хлебом.
И тяжесть застрявшей в умах чепухи
на белый листочек диктует стихи.
По трепетной строчке, а больше не надо,
я слышу шаги твои в такт листопада,
и ветер уносит их медью из труб,
касаясь до крови надкусанных губ.
Ты – ветер.
Ты – осень.
ты – шорох в деревьях.
где в давности лет затерялись кочевья,
куда с миражами ушли племена…
Ты – Осень…
Я помню твои имена.

Когда святые маршируют

When the Saints Go Marching In

Когда святые маршируют

и со свечи течёт слеза,

я на коленях не блефую,

глаза вонзая в образа.

И нет искусственности в коже,

и в сердце нет дубленых кож.

Совсем без кожи быть дороже

на ложе всех масонских лож,

где в нас вонзаются иголки —

и махаоном под стекло,

где от пронзённых пухнут полки,

где мы летим крыло в крыло…

Летим уже неодолимо

в

пространством сжатые углы.

Куда, зачем? И снова мимо —

на глубину своей иглы.


А всё святые маршируют…

По умолчанию

«По умолчанию» живём
вдвоём с тобой в большой квартире,
с утра свой кофе рыжий пьём
и ловим новости в эфире.
А просыпаемся с трудом,
глотнув привычную зевоту,
в своём пространстве мировом,
отбив у жизни нашу квоту.
И не копаясь в падежах
(а что ещё для счастья нужно?),
пересекаемся в мирах,
где всё движение окружно.
В пересечениях орбит,
детей и внуков собирая,
«по умолчанию» пошит
наш мир, где в строчке запятая.

Я промолчу

Я промолчу, устану рифмовать
все те слова, которые в кровать.
Давно забыли люди и народы
к душе и телу в эпикризе коды…
Лежать бы камнем поперёк воды,
но руки мёрзнут холодом зимы,
а сердце шепчет, что оно свободно,
и кровь бежит, но тело инородно.
Уже опасно дуть на молоко,
вода не кровь, она течёт легко,
и за спиной сплошные пустыри,
я их сегодня видел изнутри.
Я их сегодня видел изнутри,
и там следы,
следы
твои…
мои…

Соловей всё свистел на закат

Воробей прочирикал: – Чирик.
Ворона ответила: – Кар.
Раскачали они материк,
камнем с неба упал Икар.
Он упал, чтобы снова взлететь,
чтобы крылья свои обжечь.
Это скучно – ходить по земле,
но скучней в неё просто лечь.
Соловей всё свистел на закат,