Как работает эмпатия. Чувствуй и побеждай - страница 2

Глава 1. Ключик от головы

Мой годовасик – тугосеря…

С интернет-форума «Малыши»

Был такой персонаж у Гоголя – Акакий Акакиевич. В переводе с греческого Акакий означает «незлобивый», а это значит, что у героя (кстати, у него были шансы стать Павсикахием и Вахтисием, но отец решил, что лучше уж тяжесть привычная и освоенная, чем новая, дополнительная) нет на душе никакого зла, нет внутреннего конфликта. Акакий любит свою работу, пишет аккуратнейшим почерком, а травят его сослуживцы, с которыми у него нет абсолютно никакого контакта. Акакий прячется в свои привычки, свои мечты, он ходит на работу всякий раз той же дорогой, может много лет просидеть в одной должности и за одним столом. Его можно было бы назвать святым, прекрасным человеком, ведь в нем нет ничего такого, что помешало бы святости, – действительно нет зла. Однако Акакий не контактирует ни с другими людьми, ни с самим собой, именно поэтому его душа так одинока, и именно в этом его пресловутая «драма маленького человека». Здесь школьный учебник литературы сбил нас с толку: Акакий может быть не таким уж и маленьким. Почти настоящим Акакием в жизни был, например, философ Иммануил Кант. Существенно другое: Акакий «потерян и не найден», его «почти что нет» не потому, что он мал, а потому, что он закрыт, а ключ – потерян.

Мы недаром начинаем нашу книгу об эмпатии с этого «литературного» кейса – с примера абсолютного, как кажется, одиночества, в котором никто не повинен. Зададимся вопросом: почему Акакий никогда не вылезает из своей шкуры-шинели? Конечно, лучше всего задать этот вопрос самому Акакию, точнее, знакомому, похожему на него. В реальной жизни его зовут не Акакий и даже не Вахтисий, а Юрий, и я задал ему вопрос, почему он никогда не путешествует.

Юрий: «Мне нравится засыпать в своей постели. Я даже плохо сплю, когда ночую где-то еще. Впрочем, такого со мной не было с восьми лет, с тех пор как умерла бабушка и меня перестали отсылать к ней на выходные».

Да, вылезать Акакию совершенно даже незачем. Что там, снаружи? Самое лучшее и безопасное состояние – это когда ты в материнской утробе или в гробу. Тебя уже «проглотили», ты уже «внутри», внутри покойной смерти или еще-не-жизни, и ты можешь не бояться, что тебя съест что-то другое, что не ты. От тебя нельзя уже будет откусывать кусочки, как это делали товарищи в школе или неучтивые сослуживцы.

Точно так же то, что внутри у Акакия, замкнуто в нем до такой степени, что он и сам старается этого не чуять и не знать, чтобы не выдать. «Деревянненький», «туповат», – говорят о нем люди. Акакий блокирует любого рода эмпатию, в том числе свою собственную эмпатию к себе, потому что любой выход вовне – это страшно, это чревато попаданием «куда-то еще». Если выйдешь, то уже непонятно будет, где ты, а где тот другой, которого ты почувствовал, – «другое» тебя съест, ты станешь этим, а сам исчезнешь. «Как только я почувствую что-то, я исчезну, я страшно рискую, если почувствую хоть что-то» – вот механизм блокировки любой эмпатии у Акакия.

Или, как сказали два моих знакомых реальных человека, близких к этому типу: «Эмоции? Я еще в молодости поняла, что от этого только хуже»; «Если бы я чувствовал все, что происходит, я бы уже давно умер».

Характерен как будто преувеличенный и смутный страх Акакия перед чувствами: ну что, в самом деле, такого будет-то? Не помрешь же, в самом деле, и не съедят. А многие из Акакиев предпочитают не осознавать и этого страха. От них идет ощущение гладкой, ровной, приятной дощечки, выверенного механизма, который каждый день делает одно и то же, или крохотного сада, где растет один-единственный простой и милый цветок.