Как я из себя выходил - страница 3

Небольшая речушка плавно текла по маленьким плёсам под густыми кустами, весело перекатывалась по камешкам на перекатах. Но не веселило это седого старателя. Его бригада – он, племяш и давний приятель – несколько часов промывала лотками речной песок. Солнце уже перевалило за полдень и жарило не по-сибирски, но ноги мёрзли в резиновых сапогах в студёной воде – начало речка брала в горах, и вода в ней не нагревалась даже в жару. Поясницу ломило. Ещё пауты покоя не давали, жалили сквозь мокрую от пота рубаху. Несмотря на все старания, золота сегодня намыли совсем немного. Пора бы и перерыв сделать, чаю сварить, но что-то заставляло его зачерпывать в лоток речной песок снова и снова…

«Здорова, мужики!» Оглянулся на голос. На берегу стояли двое местных, волосы нечёсаные, сами небритые, один светлый, другой потемнее, возраста непонятного. Рудник, который при Союзе исправно добывал в шахтах золото, давно закрыт и развалился. Местные, кто разъехался, кто спился. Вот и эти явно с бодуна. «Можно тоже попробовать? Есть ещё лоток какой-нибудь?» В другой день может и шумнул бы гостей непрошеных, а сегодня, то ли от усталости, то ли от чего ещё (глаза у спрашивающего были такими же голубыми и ясными, как у сына, которого давно не видел), неожиданно для себя буркнул: «Привет. Вон, возьми в кустах. Только он сломанный чуток». Тот, который посветлее, нырнул в кусты, вытащил лоток и босиком залез в воду ниже по течению. «Что он там намоет? – подумалось. – Муть сплошная… Да и вода студёная». Чернявый на берегу сел на корточки, закурил. Ясноглазый сопел, старался. Через полчаса, когда мысли ушли уже куда-то далеко, в город, к сыну, и о пришедших уже забылось, новенький с шумом откинул лоток и окликнул чернявого: «Кольча, нам такого похмелиться хватит?» И самородок размером с ноготь большого пальца показывает. Тот встал, головой кивнул: «Хватит. Пошли». – «Ну, спасибо, мужики! Бывайте». Седой старатель аж плюнул с досады: «За полдня втроём песка чуток. А этот за полчаса самородок! Видно, в детстве говно горстями ел». И крикнул своим: «Всё! Завязывай! Пошли чаёвничать…»

Именно он погнал нас по вечерней Чите в поисках чего-нибудь поесть. Было уже тепло, и те продукты, которые оставались в сетках за окнами на «чёрный день», были безнадёжно испорчены. Мы выбежали из общежития мединститута за несколько минут до закрытия магазинов. Мы – это я и два моих однокурсника, Олег и Сеня. Мы с Олегом примерно одной комплекции, а Сеня и повыше, и покрепче. На троих у нас была трёшка (три рубля) от моей стипендии. Мы носились по Ленинградской от магазина к магазину, и они закрывались буквально перед нашими носами. Не сговариваясь, мы направили свои голодные, молодые, растущие организмы на железнодорожный вокзал, там всегда работало круглосуточное кафе.

Нет, были ещё варианты поужинать. Например, я мог пойти в комнату к двоюродной сестре, которая училась курсом старше, и чего-нибудь отремонтировать. Поесть у девчонок всегда бы нашлось. Но втроём туда не пойдёшь. А ещё оставались голодающие соседи по комнатам в общежитии…

Мы прошли мимо ресторана «Забайкалье». Чуть бы пораньше, и можно было завернуть в «стоячку» – это кафе на первом этаже, с высокими столиками и без стульев, поэтому там ели только стоя (отсюда и название). С этим кафе у меня связана странная история. Как-то в подобной ситуации, голодный и с последним рублём в кармане, я зашёл туда. Кафе было не самым дешёвым, до стипендии оставалось около недели, но кушать уж очень хотелось. И я решил проесть эти деньги, а дальше будь что будет! Набрал на поднос еды и подошёл к кассе. Там сидела крупная дама, как сейчас помню, с большой причёской из мелких кудряшек и томным взглядом. Она взяла мой рубль и почему-то положила вместо него десятку. Я недоуменно молчал… Потом она очнулась, взяла десятку и рассчитала меня, дав сдачи. Было стыдно, но я сдачу взял и унёс поднос на самый дальний столик. Что это было – благотворительность бледному студенту или рассеянность, – до сих пор не знаю, но до стипендии я дожил.