Адам рассмеялся.
– Ах, ну да. Это в корне меняет дело!
Засмеялся и шутник. За последние сутки кроме смерти, мрака, серого депрессивного настроения Первый не видел ничего. Потому эта прогулка и эта беседа с человеком, который ни по каким причинам не терял позитива, была крайне важной для Первого. Всю дорогу к медицинской палатке Тридцать Третий рассказывал о прекрасных каштановых локонах медсестрички, о ее голосе, о том, как она нежно делала ему перевязки, как она стеснительно пыталась не реагировать на шутки, как однажды она сделала ему запрещенный чай с медом и многое другое. Но главное, что всю дорогу Тридцать Третий повторял: «она – другая, она – наш друг…», «она отличается от этих серых безэмоциональных работников в серой и песочной форме», «халат не делает ее похожей на обезумевших от опытов над людьми профессоров, какими кишит Тэрра».
Шаг за шагом палатка становилась все ближе. Подойдя к ней, Адам понял, что она гораздо больших размеров, чем казалось издали. Кровь на лицах путников смешалась с потом и пылью. Они были похожи на двух шахтеров, работающих за полставки на добыче урановых руд. На входе в палатку стоял мрачный человек в черной форме.
– Стойте! – отрезал охранник. – По какой причине не выполняете работы?
Ошеломленный таким вопросом, Тридцать Третий не нашел ничего лучше, как ответить:
– Просто ваши гиены, не хотят, чтобы я работал, – показывая на свое деформированное от гематом лицо, слабым голосом говорил шутник.
– С тобой все ясно, а ты что здесь делаешь? – твердо спросил охранник, переведя взгляд на Первого. – …Первый… неужели такие еще есть? – домыслил он вслух.
– Меня попросили…
– У него с коленом… А хотя, посмотри сам, – перебил Первого Тридцать Третий.
Первый настороженно посмотрел на Тридцать Третьего исподлобья. Парень осторожно подмигнул Адаму.
Солдат тем временем склонился к разорванной штанине Первого и осторожно приоткрыл «занавес»
– Черт возьми! – с отвращением отреагировал солдат на увиденное.
– Предупреждение – послышалось с его браслета.
Он немного испуганно откатил рукав и напряженно посмотрел на цифру на своем браслете, затем с облегчением вздохнув (на браслете светилась цифра 0), он выпалил:
– Проходите! Оба! Живо.
– Спасибочки вам! – поклонившись, произнес Тридцать Третий.
Следующим этапом после охранника стала некая камера, сделанная из чего-то похожего на полиэтилен, стенки ее были достаточно мутными, не было видно внутреннего наполнения полевого медицинского блока.
– Что это еще такое? – нервно спросил Первый.
– Расслабься… – закрыв глаза произнес расслабленным голосом шутник. – И закрой глаза.
– Приготовиться к дезинфекции.
Камера стала красной, словно лаборатория для проявления старых негативов. Затем отовсюду пошел прохладный то ли газ, то ли пар, который, касаясь кожи, пощипывал ее, словно мороз ранним зимним утром. Выходящий пар постоянно менял шум: становился то ниже, то выше, обрабатывая собой находящихся в камере с ног до головы. Первый даже на минуту забыл, что находится там, где находится. Он мыслями улетел далеко за океан, вспоминал, как он был на Аляске, ее свежий воздух. Но в воспоминание вторглась опущенная на плечо рука Тридцать Третьего:
– Пойдем, теперь ты стерилен, словно инструмент в операционной.
Адам молча поплелся за Тридцать Третьим.
– Здравствуй! – непривычно нежным голосом обратился к силуэту за шторой шутник.
