Как я влюбилась в королевского гвардейца - страница 4

Хуже всего, что его стратегия почти работает. Каждый день на протяжении семи лет я видела его лицо и вдруг осталась одна, наедине с воспоминаниями, которые сквозь розовую призму ностальгии кажутся чуть более яркими и счастливыми. Так что да, я правда скучала по нему.

– Просто возвращайся домой. Твое место там.

Вот тут я чуть не расхохоталась. Хотя попытка моего бывшего убедить меня в том, что в нашей квартирке в спальном районе, полной призраков его измен, да еще и с плесенью на стенах, мне будет лучше, чем в королевском замке, вызывает восхищение. Когда-то одной прочувствованной секунды было достаточно, чтобы убедить меня в чем угодно, и он это знает. Это его троянский конь – мнимая близость, скрывающая знакомую боль, которая обрушится на меня, как только я пущу Брэна за стены, возведенные как раз для защиты от него. Он напускает на себя скорбный вид сломленного человека, и я с трудом напоминаю себе, что лучше проживу остаток жизни в каменной камере Рудольфа Гесса [5] в Колокольной башне, чем буду спать в постели, пропитанной моим несчастьем. И я хочу в это верить, верить в свою силу.

– Ты нужна мне, – выдыхает он. Это эпицентр его эмоционального ядерного взрыва.

Слеза выкатывается из-под темных ресниц и ползет по его загорелому лицу. Он позволяет ей высохнуть, чтобы разрушить возведенные мной стены. В этой слезе я вижу нас. Вижу семь лет моей жизни, семь лет воспоминаний. Он все, что я знаю о взрослой жизни. Он и моя боль, и мой мир.

Мое сердце реагирует молниеносно, не дав мозгу шанса остановить его и приковать к оставшимся крохам чувства собственного достоинства и здравого смысла. Интуитивно я открываю дверь в кабинку и, не успев опомниться, обнаруживаю свою руку на его лице, утирающей его слезу. Чертов троянский конь.

Где-то на задворках сознания панически бьют колокола, но поздно. Меня бесит, что все получилось так естественно. Что это прикосновение приносит мне утешение, которого я не знала неделями. Раньше мы могли целыми днями сидеть дома и не отходить друг от друга, просто наслаждаясь тем, что мы вместе. Если одному из нас хотелось спрятаться от окружающего мира, так мы и делали. И нам не требовались слова, мы просто ныряли обратно под одеяло, перезаряжались, и на следующий день наша жизнь снова обретала равновесие. Когда я потеряла маму, мы три дня молчали. Он отпросился с работы и просто обнимал меня, пока…

Он обнимает меня, мой взгляд падает на одну из камер, и я наконец-то возвращаюсь в реальность. Паранойя берет верх, и я представляю человека, который сидит сейчас перед монитором и наблюдает за тем, как улетучиваются мои достоинство и сила духа. Наверняка он только что утратил еще немного уважения ко мне. Хотя, полагаю, думать обо мне хуже, чем я сама, невозможно. Я лихорадочно придумываю самые обидные слова, чтобы заклеймить свои действия, но они растворяются в слезах Брэна и уносятся вдаль по Темзе.

Он отстраняется, не сводя с меня глаз, оглядывая меня всю. Я чертыхаюсь про себя. Все идет максимально не по плану: в перерыв мне удалось вымыться в туалете для инвалидов, но никакими стараниями не получилось избавить мои волосы от дикой лохматости, и никакое количество лавандового мыла не способно перекрыть «аромат» утреннего забега от моей рубашки. Целый день я пялилась на свое отражение в стекле и могу подтвердить: выгляжу я ужасно.

– Я и подумать не мог, что ты будешь так переживать из-за нашего разрыва, Марго, – заявляет он после паузы.