Как я выступала в опере - страница 20

Позднее нас переманила к себе Мария Васильевна Розанова, и мы переехали в другой пригород, к ней и Синявскому.

Вот это было житье! Сначала М. В. нас третировала как мелюзгу и занималась только журналистами, которые снимали фильм о Синявском, и жили, конечно же, тоже у нее. Дураки они были ужасные – ничего не придумали лучше, чем тащить А. Д. на Трокадеро и снимать на фоне Тур-Эфеля (дескать, Париж).

Я как-то сказала: «Вот вы, М. В., все с ними, да с ними, а мы, между прочим, очень тонкие и глубокие люди». Она так глянула из-под очков: «Дааа? Это мы поглядим!» Но через два дня телевизионщики ей надоели, и она стала необыкновенно нежно опекать нас и любить! Кормила, рассказывала что-то невероятное про еду, ксерокопировала нам карты, говорила, куда ходить и ехать.

Почему-то у нее, искусствоведа, было предубеждение против Лувра.

«В Лувр ходят одни жлобы», – сказала она.

Мы все-таки ходили, но тайно.

А с ее подачи были в музее механической музыки. Там демонстрировались всякие шарманки и автоматы разной сложности: например, бросаешь денежку в картину, а на ней курица бегает, кюре грозит мальчонке Библией, а на заднем плане корабль плывет. Ну, и сидел целый негритянский диксиленд – заводные куклы. Не говоря о шкатулочках, играющих марсельезу и вальс из фильма «Доктор Зиваго».

Затем мой папа вышел в астрал в зоопарке-сафари Туари, где слоны и антилопы боками толкали нашу машину, а медведь чуть не полез к нам в салон за моим бутербродом. Так и помню его синие когти в двадцати сантиметрах от моего носа, давящие на мое стекло. Слава богу, водитель ударил по газам, оставив голодного мишку смотреть нам вслед…

Молодой парень-фальцовщик антисоветского журнала «Синтаксис», который издавала М. В., ушел в отпуск, и мы работали вместо него – фальцевали. М. В. нам за это платила (!!!), несмотря на вопли моей мамы по телефону: «Марья, прекратите эту филантропию!»

Мы ходили в какие-то кривые невиданные ресторанчики, где на полу спали собаки, вокруг бегали дети, а супруги китаец с китаяночкой, миниатюрные, как подростки, отлично знали, что ест Синявский, и подавали ему не меню с драконами, как нам троим, – а прямо сразу миску с баландой, напоминающей ту, что он ел в мордовских лагерях. «От добра добра не ищут», – говорил Андрей Донатович и дрожащей паркинсоновой рукой протягивал мне через стол попробовать какую-то клецку в ложке. А потом вторую – мужу. Мы вытягивали губы, проглатывали и очень хвалили. Сами-то мы, с М. В., изощрялись в выборе.

Потом мы решили еще испытать уже успокоившегося было Глеб Геннадьича и уехали к океану автостопом. Тут инициатива была моя – муж хотел ночевать в отелях или в «оберж де жонесс», но я – непременно в спальном мешке в стогах средь полей. Ну, меня ж не одолеть, особенно влюбленному молодожену – и мы в три приема (Руан – Кан – Трувиль) приехали на Атлантическое побережье.

Кто нас только не вез!

Какие только автомобили мы не останавливали!

Если нас никто не подбирал, мы обзывали приближающуюся машину именем французского поэта или композитора, а когда тот промахивал мимо, ругали его творчество.

Взял, в результате, Андре Жид.

(Не читала вообще.)

Один раз смертельно испугали негра: он не мог понять – почему нам не в сам Кан, а «не доезжая», а я не могла вспомнить, как по-французски «поля». Потом всплыла вдруг в уме песенка «О-о, шан-зэлизе», и я закричала: «Дан ле шан!» Негр испугался, что мы его сейчас, в полях, монтировкой по башке, – и остановил у ближайшей бензоколонки…