Как живется вам без СССР? - страница 42

На юге, однако, верили не в Коран, а в духи предков, как, положим, люди из племени Ним. Народ Нуэр разговаривал с ветром, небом, птицами. У народа Шиллук божеством считался их король. Действовала на юге и католическая церковь.

Но правительство требовало всюду внедрять мусульманство. Мухаммед, находившийся в это время в Хартуме, был разъярен, когда узнал, что в его вузе забастовка, хотел немедленно наказать студентов и решил срочно лететь к месту событий. Летчик отказывался, говорил, что в песчаную бурю не летают, хабуб есть хабуб. Но Мухаммед настоял.

– Неужели погиб в авиационной катастрофе?

– К сожалению, летчик тоже.

Выходит, что ретивость Мухаммеда, уж больно не хотелось ему терять дворец, доверие и любовь вышестоящих, впервые обернулась для него злом. То, что прежде приносило большую удачу, в другой жизни карьериста и погубило. Впрочем, кто его знает? Может, лишь таким и дает жизнь трассу, лишь таким разрешает взлет? Ну, бывают случайности, и что же?

– Мы так много говорим о других, – поворачивается Хади к Анне. – Может, поговорим о себе? Скажи, что случилось тогда?

Этого-то Анне не хочется. Боль и через сто лет боль. Не залюбила жизнь, на том и точка. Пусть теперь не каждый день ее нравится, зато каждый миг стерпится. Когда-то ей хотелось поговорить с деревом, под которым Хади, возможно, прятался от жары, с пика Коммунизма увидеть, что происходит в Африке нынче? Но когда перебирала предыдущие события, то отворачивалась от прежней жизни навсегда.

Ждать двоих и никого не дождаться, каково? Каково это – споткнуться, упасть и порвать душу так, чтобы потом тайком штопать, цеплять ее кое-как нитками целую жизнь?

«Как мало им было нужно!» – часто с обидой думала она, вспоминая обоих. Тепла и любви к ним сохранилось еще так много, будто в вулканическом подземелье, что хоть лавой извергай их за ненадобностью. Но поговорить, а тем более рассказать о своей беде в том райцентре, где так переживают за огурцы и погоду, было абсолютно не с кем.

Университетский мир с его обширнейшей географией и проблемами в масштабах целой планеты тут был чужд и казался бы несуразным.

– Почему ты мне написала, что малыш умер, а другим сказала, что он живой?

Съежилась ли Анна в этот момент, испугалась? Нет, беды в жизни ее уже было столько, что теперь не до страха. У катастрофы, в конце концов, два автора. У той беды были два родителя. И пусть не только она знает все до конца.

Перед выпускными экзаменами в коридоре неожиданно встретился Халим, который вдруг остановился и любезно поклонился.

– Как живешь? – скабрезно улыбаясь, спросил он. – Ты подумала, зачем черным парням – белые жены? Нам своих девушек девать некуда. Мы делаем все, чтобы вас и рядом с ними не было.

Неподалеку обсуждали свои проблемы вьетнамки. В шелковых, голубых и розовых платьях они были такими свежими, веселыми, за версту видно, что ни одна проблема еще не удушила их молодые чистые души.

– Никогда Хади не остался бы с тобой. Чушь это все.

– Почему?

– Хочешь знать правду, не боишься?

В жизни у каждого человека много сквозняков, но чем еще можно напугать женщину после известия о том, что умер ее ребенок?

– Когда вечерами Хади уходил от нас, он говорил, ну, я пошел к своей шлюхе.

– Не может быть! – вскричала Анна, весь мир которой перекручивался в это мгновение по спирали, кинулся вверх-вниз, перевернулся слева-направо, вывернулся наизнанку, показав вдруг самую что ни на есть черную сердцевину ядра.