Все случилось за какой-то миг. У меня не было времени падать в обморок, поэтому я просто изо всех сил вцепилась в стол, пока сердце грохотало у меня в груди.
– Миклош! – осадила его бабушка Персефона. – Она еще не готова к таким представлениям.
– А когда-то ей нравилось, – сказал дедушка Миклош. – «Дедуля, дедуля, а покажи волка…»
– Все в порядке, – сказала я. Дедушка одобрительно кивнул. Может, он меня полюбит. Точно полюбит. Я этого добьюсь.
– А потом я прибыл в Нью-Йорк, – сказал он. – И там оказалось так людно! Я и не знал, что бывают разные языки; на корабле меня, видать, обучали польскому. А тут – испанский, греческий, итальянский, английский. Я пытался достать еды, но у меня не было денег. Хотел переночевать в каком-то доме, но меня оттуда выгнали. И я уснул в… промежутке между двумя домами.
– В переулке, – подсказала бабушка Персефона.
– Среди мусорных баков и птичьих трупов. А когда проснулся, вокруг было темно, а рядом со мной стоял какой-то пьяница и мочился!
Мое лицо вспыхнуло. Не самая приятная история.
– А я был голоден, – продолжал Миклош. – Ну и… – Он оскалился и щелкнул зубами. – А потом заприметил его добротную одежду и надел на себя. И тут нащупал что-то в кармане.
Он сунул руку в карман собственного жилета и вытащил дешевые позолоченные часы на цепочке, которая была куда дороже самих часов. Открыл их и показал мне внутреннюю часть крышки. На ней было выгравировано имя: МИКЛОШ ЗАРРИН.
На мгновение в моей голове возникла абсурдная мысль: это существо сожрало моего дедушку.
– Вот так я получил имя, – сказал человек с карманными часами в руках, сидящий напротив меня. – Целых два слова, которые принадлежали одному мне. Первая неделя в Америке – а я уже так разбогател.
– А ты хоть иногда вспоминаешь того человека, у которого украл имя? – спросила я.
После этих моих слов все притихли. Голова бабушки Персефоны словно на шарнире повернулась ко мне. Рядом со мной удивленно кашлянул Артур.
Но дедушка явно задумался.
– Бывает время от времени, – ответил он. – Иногда я о нем вспоминаю.
– И что ты думаешь?
– Я благодарен ему, – сказал дедушка. – Он подарил мне все это.
И он взмахнул рукой, и этот жест охватил все: залитую светом столовую с обоями в китайском стиле и заграничной посудой, пещерный мрак в фойе под нами, зигзаги лестниц. Его жест устремился по извилистой дорожке сквозь трубы и перекладины на чердак, рванул вверх по громоотводу на вершине самой высокой башни и устремился в небо, чтобы рассыпаться искрами фейерверка над нашим домом, нашей землей, рыбацким городком внизу, где люди понижали голос до шепота, произнося нашу фамилию: Заррины.
– И все, что у меня есть, – подытожил он, – однажды достанется тебе.
И на мгновение я почувствовала себя дома.
Пока не поняла, что на слове «тебе» дедушкин взгляд обратился к Рису, который сидел, словно король, с широкой улыбкой и без тени удивления на лице. У него, у Риса, были идеальные зубы. И дедушкино лицо. И полная самоуверенность человека, который никогда за всю жизнь не испытывал трудностей. Видимо, дедушка уже не в первый раз говорит Рису, что завещает ему дом и все, что в нем находится.
– Итак, – сказала бабушка Персефона. – Перейдем в гостиную?
В моем животе заурчало, и, опустив взгляд в тарелку, я вспомнила, что почти не притронулась к ужину. Артур посмотрел на бабушку.
– Она еще не закончила, – сказал он. – Элеанор, вы же не поужинали?
