– Мне жаль, но благодаря такой системе работы мы никогда не попадали в неприятности. А этот бизнес очень опасен, дорогая. Очень, очень опасен! Большинство наших конкурентов либо оказались в тюрьме, либо погибли… – Он осушил бокал, тяжело вздохнул и через некоторое время добавил с глубокой тоской в голосе: – Можешь не сомневаться, я искренне скорблю о том, что случилось с твоим отцом, но в то же время чувствую своего рода облегчение, понимая, что всё закончилось. Отныне мне придётся привыкать к гораздо более скромной жизни, но зато и к гораздо более спокойной.
Орхидея Канак наполнила его бокал, вдохнула дурманящий аромат, доносившийся из огромного сада, и наконец спросила:
– Ты сожалеешь о том, что сделал?
– Это совершенно неподходящее слово, дорогая… – спокойно ответил он. – Человек раскаивается, когда совершает дурной поступок, а не когда повторяет его снова и снова, воспринимая как нечто естественное. Я не насильник, не клептоман, не азартный игрок и не преступник, движимый неконтролируемыми порывами, о которых потом жалеет. Я просто человек, который знает, что его действия приносят смерть и страдания, но также понимает, что число жертв не уменьшится только из-за того, что они не погибнут от пуль Калашникова. В мире полно других оружий и других торговцев.
– Жалкое оправдание.
– Все оправдания жалкие, детка. Или ты думаешь, что, покупая новую машину, я не прикидываю в уме, сколько автоматов мне пришлось продать, чтобы за неё заплатить? – Он сделал короткую паузу, затем жестом указал вокруг. – Хочешь знать, сколько штурмовых винтовок твой отец отдал за L'Armonia…?
Виктор Дуран, евродепутат, с которым его связывала многолетняя дружба, вошёл в его кабинет в середине утра и протянул экземпляр книги "Высокая трава", подписанный Хосе Карлосом Родригесом Сото, испанским миссионером-комбонианцем, который оставил сан после десятилетия трудной пастырской работы в Уганде.
– Мне нужно, чтобы ты очень внимательно прочитал вторую главу… – сказал он, выходя из комнаты. – Но никому об этом не говори. Жду тебя на обед там, где всегда.
Он положил ноги на стол и открыл книгу на указанной главе:
– Мы – не такие солдаты, как в любой другой армии, – начиналась глава. – Мы – армия Божья, и сражаемся за десять заповедей.
Так говорил полковник Санто Алит, мужчина далеко за пятьдесят. Алит говорил на языке ачоли, а я, сидя на полу и делая записи, переводил на английский язык двум дипломатам, сидящим рядом.
– Джозеф Кони – как Иисус Христос, пришедший нас спасти. Как Иуда предал Иисуса за тридцать серебряников, так многие пытались предать Кони, посланника Божьего, но не смогли, потому что Бог посылает ангелов, чтобы защитить его.
Так объяснял вещи бригадный генерал Сэм Коло, третий человек в Армии сопротивления Господа (LRA). Я продолжал делать записи и шёпотом переводил их на английский первому секретарю голландского посольства и женщине с таким же званием в норвежском посольстве. Голландец спросил:
– Простите, отец, что вы сказали про Иисуса Христа?
Мне захотелось рассмеяться, но серьёзные лица молодых повстанцев, окружавших нас, моментально отбили это желание.
– Простите, сэр, я только перевожу.
Мы присутствовали на встрече с повстанцами в Палоде, удалённом лесу в районе Китгум. Это было 28 декабря 2004 года, моя пятая встреча с людьми Кони. На этот раз нас было более тридцати человек – религиозные лидеры, парламентарии и международные наблюдатели. Впервые присутствовали журналисты.
