– Нет уж! – взъерепенилась она. – А если ты на попятную пойдешь, как только свое получишь?
– Так горло ты мне стиснула контрактом плутовским, куда ж я денусь? – возмутился я и деловито уточнил: – Кстати, конкретизируй: мне рвать меха у баяна или баяниста мехом наружу вывернуть? Где инструкция твоя обещанная?
Она пошарила в малахитовой шкатулке, что на комоде красуется, отыскала нужную бумажку, поглядела в нее и, чуть конфузясь, сообщила:
– Извини, инструкция слишком простая оказалась: порвать баян в клочья. И больше ничего в ней не сказано. Но не переживай, если справишься, то мы быстро узнаем, у меня же сразу дела в гору пойдут.
– Ну, ты даешь! – разозлился я. – Мне самому выкручиваться! Выдай тогда чекушку на дорожку для храбрости, ну и чтобы остатки сомнений в себе утопить. И грудь напоследок оголи для моего, так сказать, душевного подъема!
Я же знаю, мотайте на ус, если хочешь добиться чего-нибудь от женщины, то ставь ей двойное условие. Она будет считать, что ей обязательно нужно сделать выбор и непременно на что-то одно поведется.
***
И вот я, вполне довольный, поскольку по причине неординарности ситуации, да даже отпетой ее исключительности – бывшая выполнила все мои условия, побрел вершить экзекуцию. Добрел кое-как, но почувствовал географический сбой: та ли эта улица, тот ли это дом? Выяснил у бабулек на лавочке, но сразу к баянисту не пошел – зачем светиться. За угол шасть, чекушку из горла опорожнил – всё, понимаю, готов!
– Кто там? – раздался бодрый голос из-за дверей.
– Сантехник это, – с достоинством прокричал я в замочную скважину. – Телеграмму принес.
– Не надо мне от вас ничего, идите к такой-то матери, – ответил баянист, будто заподозрил что-то неладное.
– Да оттуда уже, – нашелся я сходу. – Там меня и назначили настройщиком баянов. Ежеквартальную профилактику провожу вместе с диагностикой. Указ такой вышел, так что попробуй только меня не впустить.
– Не верю! – крикнул он, но двери все-таки открыл.
Вот же дурость человеческая.
Ввалился я и к нему нахрапом:
– Показывай свой баян!
– У тебя-то какой к нему интерес? – вытаращился он. – Я только бабам на нем пиликаю.
– А я намерен твои пиликания прекратить! В корне!
– А как же мужское товарищество? – скуксился он. – Брат же ты мой по роду-племени.
– Товарищество товариществом, а пиликает каждый по-своему, – сурово заявил я. – И как ты пиликаешь, мне абсолютно не нравится. Да и заказ на тебя поступил, честно говоря, так что не серчай. Не я обвинитель твой, уж не обессудь. Я всего лишь – длань мстящая.
Как только распознал он безвыходность свою, так и бросился на меня, сцепились мы с ним в жестокой схватке. Тут меня вмиг и накрыло: то ли содержимое чекушки второй волной подоспело, то ли боевые инстинкты возобладали.
Короче, дальше ничего не помню. Фрагменты лишь отрывочные выскакивают в памяти, как в страшном сне: мехом внутрь, мехом наружу и меха в клочья. Быть может, всё в пьяном бреду привиделось. Однако единственная неистребимая уверенность в голове образовалась – пиликать бабам он больше точно не сможет.
***
Через пару дней я в себя пришел и сразу к бывшей – на разведку. А она рада до смерти, на шею мне бросается, как кошка ластится, мои ноздри запахом борща дразнит, а я же два дня беспробудно… не евши.
– Заживем теперь припеваючи! – развеселилась бывшая, пританцовывая. – Отпустила меня болезнь баянная, и все распрекрасно стало.
