Калевала. Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен. Сокращенный вариант - страница 2




Пóхьела (или Похья) – суровая страна далеко на севере, враждебная Калевале (Вяйнёле), царство старухи Ловхи. Имеет признаки потустороннего мира.


Сáмпо – чудо-мельница, источник счастья, благополучия.


Сáмпса – сеятель, который помогал Вяйнямёйнену засеять леса.


Тáпиола (или Мéтсола) – лес, владения хозяина леса Тапио.


Тýонела (или Тýони, или Мáнала) – мир мертвых, потусторонний мир. Вход в него стерегут волк и медведь.


У́нтам óйнен (он же Унтамо и Унто) – брат Калерво, истребивший весь его род.


Хúйси – злой дух, в рунах выступает в образе огромного лося.


«Мной желанье овладело, мне на ум явилась дума: дать начало песнопенью, повести за словом слово, песню племени поведать, рода древнего преданье…»

НОЙ ЖЕЛАНЬЕ ОВЛАДЕЛО,
мне на ум явилась дума:
дать начало песнопенью,
повести за словом слово,
песню племени поведать,
рода древнего преданье.
Подадим друг другу руки,
крепко сцепим наши пальцы,
песни лучшие исполним,
славные споем сказанья,
те слова, что добывали,
песни те, что сохраняли
в опояске – Вяйнямёйнен,
в жарком горне – Илмаринен,
в острой стали – Кавкомьели,
в самостреле – Йовкахайнен
за полями дальней Похьи,
в Калевале вересковой.
Их отец мой пел когда-то,
ручку топора строгая,
этим песням мать учила,
нить льняную выпрядая,
в дни, когда еще ребенком
я у ног ее вертелся.
Мне мороз поведал песни,
дождик нашептал сказанья,
ветер слов других навеял,
волны моря накатили,
птицы в ряд слова сложили,
в предложения – деревья.

1

Сотворение мира из яйца утки

ЕВА ЮНАЯ ПРИРОДЫ,
дочь воздушного простора,
долго святость сохраняла,
весь свой век блюла невинность
во дворах больших воздушных
средь полей небесных ровных.
Вот спускается пониже,
на морские волны сходит,
на морской хребет широкий,
на открытое пространство.
Налетел порыв свирепый,
ветер яростный с востока,
всколыхнул морскую пену,
раскачал морские волны.
Ветер девушку баюкал,
девицу волна носила,
понесла от ветра дева,
от волны затяжелела.
Бремя тяжкое носила,
чрево твердое таскала,
может, целых семь столетий,
девять жизней человечьих.
Видит: утка подлетает,
крыльями усердно машет,
ищет землю для гнездовья,
смотрит место для жилища.
Вот тогда воды хозяйка,
мать воды и дева неба,
подняла из волн колено,
из воды плечо вила
для гнезда красивой утке,
для уютного жилища.
Утка, стройное созданье,
видит среди волн колено,
приняла его за кочку,
бугорочек травянистый,
на колено опустилась,
сделала себе жилище,
чтобы в нем снести яички:
шесть из золота яичек,
к ним седьмое – из железа.
Принялась яички парить,
нагревать колено девы.
День сидела, два сидела,
вот уже сидит и третий.
Тут сама воды хозяйка,
мать воды и дева неба,
чувствует: горит колено,
кожа, как огонь, пылает.
Дева дернула коленом,
мощно вздрогнула всем телом —
яйца на воду скатились,
на волну они упали,
на осколки раскололись,
на кусочки раскрошились.
Не пропали яйца в тине,
в глубине воды – осколки.
Все куски преобразились,
вид приобрели красивый:
что в яйце являлось низом,
стало матерью-землею,
что в яйце являлось верхом,
верхним небом обернулось,
что в желтке являлось верхом,
в небе солнцем заблистало,
что в белке являлось верхом,
то луною засияло,
что в яйце пестрее было,
стало звездами на небе,
что в яйце темнее было,
стало тучами на небе.
Вот уж острова готовы,
луды созданы на море,
подняты опоры неба,
названы края и земли,
знаки выбиты на камне,
начертания на скалах —
не рожден лишь Вяйнямёйнен,
вековечный песнопевец.
Вековечный Вяйнямёйнен
в чреве матери носился,