Все, что там было, – это отличные, дружные ребята. Мне до сих пор снятся их лица. И я думаю, что если случилось бы что-то особенное, и понадобились бы не сачки, а солдаты – мы бы не подвели. Вся наша большая дружная компания: девять немцев из Караганды, два литовца из Каунаса и один москвич, чуть-чуть не дотянувший до дембеля и отправленный на костылях домой.
А так было жалко, так не хотелось уезжать!
(армия, ХХ век)
Дитё мерит мир тем, чего у него больше. А я мерил меньшим.
Восемь с половиной пальцев моего отца на ногах и руках. Все, что осталось после фронта.
Именно это была моя мера – восемь с половиной.
(отец, детство)
В кои-то веки попадешь в деревянный дом. Да еще такой – 1930 года постройки. И как только входишь, сразу понимаешь – он живой. Любой дом – это организм, но чаще всего – не разбери какой. И если все-таки живой, то это какая-то другая форма жизни.
А тут подо мной сразу заскрипели ступеньки, да так громко, что со второго этажа кто-то спросил:
– Петрович, это ты?
И я ответил, почему-то не своим, а незнакомым, хриплым голосом:
– Нет, не я.
Потом поднялся на второй этаж, но никого там не обнаружил.
Походил немножко, понюхал воздух и вышел на улицу.
Странно это как-то все. Почему дом принял меня за Петровича? И, может, я его голосом как раз и ответил, и поэтому на меня никто не вышел посмотреть?
(о себе, XXI век)
В юности иное прикасалось очень часто. Бежишь по улице, в голове – пусто, и вдруг словно попадаешь в столб невидимого света. Секунда-другая – опять московский тротуар. Иногда – прикосновение людей и ясное понимание, что это прикосновение значит гораздо больше. Иногда – чей-то рассказ. Взгляд, сон, лесная дорога, море и твое в нем одиночество…
А потом – все реже. Скорее уже не иное, а – картины иного. Образы. Даже более яркие, накладывающие печать на душу. Но – картины.
Эти картины – отражение. Они как будто существуют лишь для того, чтобы оправдать бесконечную суету жизни.
Они – не как иное. Они приходят уже не ко мне, а к – моей жизни.
(о себе)
Из разговора с братом:
– И почему все-таки в 60-х – начале 70-х филфак был лучшим факультетом?
– Потому что на всех других гуманитарных факультетах МГУ было полно мудаков, которые считали, что здесь они могут получить образование. А на филфаке, наоборот, было немало студентов, которые понимали, что никакого образования они не получат. Окромя иностранных языков, естественно.
(Университет, ХХ век)
Друг уехал в Тарусу на ПМЖ
И мы напились накануне почти как в старое доброе время. Сначала водка, а потом – пиво. Теперь и не купишь ночью ничего, так что пиво – вынужденное. Где те добрые таксисты нашей молодости? И под конец – полное – ты меня уважаешь?
Хотя на душе былого благолепия нет.
И, несмотря на то, что голова болит от этого пива уже второй день, вопрос: «А с кем теперь пить? Не только на конкретном Ломоносовском проспекте, а, так сказать, в масштабах близлежащих административных округов?» – встает во всей своей неприглядности, как вопрос дня.
До чего же ты дошел? Не то, что напиться, а выпить – не с кем. Не ехать же за этим каждый раз в Тарусу? Или вот в Ногинске еще один бывший собутыльник, но теперь в митре, сидит и мрачно пьет в бане – либо один, либо с какими-то невразумительными людьми. До чего же я дожил в этой Москве, будь она не ладна! Не с кем выпить! Не с вдовами же пить многочисленных друзей? Хотя они иногда позванивают:
