– Н-но мы выходим в море сражаться, – сказал он. – «Нативидад» вдвое мощнее нас. Это будет оп-пасно.
Леди Барбара рассмеялась – Хорнблауэр отметил приятный контраст между золотистым загаром и белыми зубами. У него самого зубы были плохие.
– Лучше быть на борту вашего судна в бою, – сказала она, – чем в Панаме с vomito negro[12].
– Но мыс Горн, мэм?
– Я не знакома с вашим мысом Горн, но в бытность моего брата генерал-губернатором Индии дважды огибала мыс Доброй Надежды и заверяю вас, капитан, даже не знаю, что такое морская болезнь.
Хорнблауэр все запинался. Ему не хотелось пускать на борт женщину. Леди Барбара угадала его мысли – и ее изогнутые брови сошлись вместе, странным образом напомнив ему об Эль-Супремо, хотя глаза ее, смотревшие на него, по-прежнему улыбались.
– Еще немного, капитан, – сказала она, – и я подумаю, что вы не рады видеть меня на борту. Мне трудно поверить, что джентльмен, находящийся на королевской службе, может быть невежлив с дамой, тем более с дамой, носящей такое имя.
В этом вся загвоздка. Не может безвестный капитан безнаказанно оскорбить Уэлсли. Хорнблауэр знал, что в таком случае он уже никогда не получит корабля и они с Марией до скончания жизни будут бедствовать на половинном жалованье. В тридцать семь лет он едва поднялся на восьмую часть капитанского списка. Расположение Уэлсли может сохранить его на действительной службе до достижения адмиральского чина. Оставалось только проглотить обиду и всячески добиваться этого расположения, дипломатично извлекая преимущества из своих затруднений. Он постарался нащупать нужный тон.
– Моим долгом, мэм, было указать вам на опасности, которым вы можете подвергнуться. Мне же ничто не доставит большего удовольствия, чем ваше присутствие на борту.
Леди Барбара присела куда ниже, чем в первый раз. Тут подошел Грей и козырнул.
– Ваш багаж на борту, мэм.
Весь скарб втащили горденем, пропущенным через блок на ноке грота-рея, и составили на шкафуте – кожаные чемоданы, окованные железом ящики, сводчатые сундуки.
– Спасибо, сэр. – Леди Барбара вынула из кармана плоский кожаный кошелек и достала золотую монету. – Не будете ли вы так любезны отдать это лодочникам?
– Сохрани вас Бог, мэм, незачем давать этим голодранцам золото. Хватит с них и серебра.
– Дайте им это, и спасибо за вашу доброту.
Грей поспешил прочь, и Хорнблауэр услышал, как он по-английски торгуется с лодочниками, не знающими другого языка, кроме испанского. Угроза сбросить в лодку ядро заставила их наконец отвалить, – впрочем, возмущенные выкрики доносились еще долго. В душе Хорнблауэра волной поднялось раздражение. Его уорент-офицеры носятся у женщины на побегушках, у него самого дел по горло, а он вот уже полчаса стоит на солнцепеке.
– В вашей каюте не хватит места и для десятой части этого багажа, мэм, – буркнул он.
Леди Барбара печально кивнула:
– Я и прежде жила в каюте, сэр. В этом сундучке все, что мне понадобится в пути. Остальное можете поставить, где хотите, – до Англии.
Хорнблауэр от гнева едва не топнул ногой по палубе. Он не привык, чтобы женщины обнаруживали такую практическую сметку. Его бесило, что ее невозможно смутить. И тут она улыбнулась. Он догадался, что борьба чувств написана у него на лице, понял, что смешон, снова покраснел, повернулся на каблуках и без единого слова повел ее вниз.
Леди Барбара с чуть капризной улыбкой осмотрела капитанскую каюту, но ничего не сказала.
