– В деревню были посланы шлюпки, но жители ее не подпустили нас к той части, где были укрыты женщины.
По тому, как сквозь загар зарделись щеки капитана и как остро было сейчас его лицо, чувствовалось, что этот человек рассказывает один из важнейших, чем-то особенно волнующих его эпизодов путешествия.
– Александр Антонович, Шхеры Благополучия…
Штурманы исполняли все живо. Капитана вообще слушались беспрекословно, это было очевидно, хотя, возможно, еще и присутствие губернатора приводило всех в трепет.
Появилась подробная черновая карта описи Шхер Благополучия…
Меняя карты, откладывая одни и добавляя другие, капитан объяснил, как, исправив замеченные ошибки предыдущих исследований, описав восточный берег Сахалина и обогнув его северную оконечность, «Байкал» подошел к лиману.
– Таким образом, осмотревши все заливы на побережье Сахалина севернее указанной широты, мы утвердились во мнении, что ни один из них не является устьем Амура…
Завойко, сидя прямо и держа на виду, на ручках кресла, свои сильные руки, слушал с явным недоверием.
Губернатор, почувствовав это, оглянулся на Василия Степановича, но тот не переменил ни позы, ни взгляда, видно, чем-то был сильно озабочен.
– Итак, – словно приступая к чему-то таинственному, продолжал капитан, – «Байкал» шел к югу!
Он умолк.
– Курите, Геннадий Иванович! – сказал Муравьев, замечая, что ему чего-то не хватает. – Вот у Василия Степановича сигары превосходные.
Невельской поблагодарил и, пока штурман возился с картами, раскладывая их и прилагая одну к другой, достал трубку, сказавши, что так привык и что у гиляков выменяли на устье Амура превосходный табак, не хуже самых лучших манильских сортов. Он предложил гостям курить. Но сам, набивши трубку, отложил ее в витую раковину.
– Судно подошло к мысу Головачева, где берега материка и Сахалина сблизились, на море лег туман; судно село на мель, снялись с трудом. – Лицо капитана стало еще серьезней, озабоченней. – Ветер крепчал, и гребные суда заливало. Мы несколько раз садились на мель. Предыдущие исследования убеждали нас в тщетности наших усилий. – Он опять помянул Крузенштерна, Лаперуза, Браутона, тайную опись Гаврилова, карту, которая, оказывается, была ему известна, сказал про общее недоверие, существовавшее среди европейских ученых, к сведениям из японской географии, утверждавшим, что Сахалин – остров. – Но, глубоко веря, что не может не быть пролива, мы все, как одна семья, решили продолжать опись. Мичман Грот и штурман Попов, при волнении и свежем ветре, следуя перед транспортом на шлюпке, открыли глубокий фарватер, просекавший эту обсыхавшую при малой воде косу, и мичман Грот, высадясь, встал на ее оконечности. Вход в лиман был найден. Заблуждения предыдущих исследований оказались рассеянными!
Капитан и хмурился, и улыбался, глядя на карту, потом рука его схватила трубку из раковины.
Между тем штурман положил новый огромный лист, где, вычерченные по клеткам, виднелись белые и голубые разводья лимана, как птицами в перелет усеянные вереницами цифр.
Муравьев, увидя устье реки с промерами фарватеров, привскочил на кресле. Эти колонки цифр были следами шлюпочных походов. Они перебороздили лиман и устье в нескольких направлениях. Губернатор и его спутники, наклонившись, тянулись к карте со всех сторон.
«Потрясающая картина!» – думал губернатор, меняясь в лице.
– Да, это действительно открытие! – торжественно сказал он. На этой карте все выглядело опять по-новому.
