– Нет, падрон, он жив – это я узнал наверное, – успокоил его араб. – Мне думается, что его содержат в какой-нибудь из береговых крепостей и уговаривают принять мусульманство. Если бы они его убили, то слух об этом должен был бы дойти сюда и помимо меня, потому что тогда весь их стан говорил бы об этом.
– Но почему же там никто ничего не говорит о месте его пребывания? Что за необходимость так тщательно скрывать это?
– Не знаю, падрон. Этого я сам не могу понять.
– Хорошо, буду спокойно ожидать от тебя дальнейших сведений, – с внезапной решимостью сказал капитан Темпеста. – Но слушайте, что это?
Ночная тишина вдруг прервалась страшным шумом, который несся из турецкого стана. Зазвучали трубы, затрещали барабаны, послышались многочисленные залпы ружейных выстрелов и поднялся невообразимый гул возбужденных многотысячных голосов. В то же время весь лагерь, точно по волшебству, осветился красным светом бесчисленных смоляных факелов, со всех сторон стремившихся к центру, где раскидывался громадный пышный шатер великого визиря.
Капитан Темпеста, Эль-Кадур и Перпиньяно быстро взошли на парапет бастиона, между тем как крепостные часовые затрубили тревогу, после чего стены мгновенно стали покрываться толпами воинов, выбегавших с оружием в руках из казематов, где они до этого времени спокойно спали.
– Должно быть, готовятся к решительному приступу, – заметил капитан Темпеста.
– Нет, падрон, – спокойным голосом возразил араб. – Это вспыхнуло возмущение, подготавливавшееся уже с утра.
– Вот как! Против кого же?
– Против великого визиря.
– По какому же поводу? – спросил Перпиньяно.
– Его хотят заставить приняться как следует за осаду крепости. Уж целая неделя, как войско ничего не делает, вот оно и выражает свое неудовольствие.
– А не слыхал ты, почему было такое бездействие, удивлявшее и нас всех? Уж не замешалась ли здесь у великого визиря любовь? В этих случаях пылкие турки часто совсем теряют голову.
– Да и не только турки, – заметил многозначительно араб. – Вы угадали, синьор: действительно, любовь убаюкала воинственное сердце великого визиря.
– К кому же это? – полюбопытствовал даже сдержанный капитан Темпеста.
– К одной молоденькой христианке с этого острова, падрон, – отвечал Эль-Кадур. – Ради нее он и прекратил на столько времени военные действия против вас.
– Наверно, эта девушка или женщина очень хороша? – спросил лейтенант.
– Да, писаная красавица. Эта девушка – дочь одного из здешних синьоров, недавно убитого при взятии Никосии. Она попала в плен в один, кажется, день с синьором Ле-Гюсьером. Я бы не желал теперь быть на ее месте, потому что все войско требует ее смерти, видя в ней препятствие к продолжению военных действий.
– И ты думаешь, великий визирь уступит требованию своих воинов? – спросил капитан Темпеста.
– Думаю, что ему ничего больше не остается делать, падрон.
– Бедная девушка! – тоном сострадания произнес капитан Темпеста. – Неужели ее убьют?
– Наверное, – сказал араб. – А после этого вы должны ожидать самого ожесточенного нападения на крепость. Войску надоела эта долгая осада, оно теперь нахлынет на Фамагусту, как взбаламученное море во время бури, и все уничтожит на своем пути.
– Мы готовы принять господ турок, как они заслуживают, – гордо сказал капитан Темпеста. – Наши шпаги и кирасы еще крепки, а сердца не знают боязни.
Араб грустно покачал головой и глухо проговорил:
