Ему, как и раньше, нравилось путешествовать, и он не собирался полностью отказываться от выходов в море. Но в этой мысли о постоянном доме было что-то притягательное, манящее и одновременно простое и необходимое ― как солнечный свет утром, как свежевыстиранное бельё или кусок горячего хлеба, который он бы, кстати, с удовольствием съел вместо надоевших сухарей… Как цветы на окнах, треск дров в камине и что-то ещё ― возможно, то, что называется домашним уютом.
Что ж, может быть, когда-нибудь…
***
Люк стоял в каюте и молча смотрел в иллюминатор на море. Спускалась ночь, и тёмные волны тихо бились о борт судна. Люк вслушивался в тишину, пытаясь различить сквозь неё далёкий гул звёзд, но мысли путались и мешали сосредоточиться.
Мэри так же молча сидела рядом и незаметно наблюдала за мужем. Со стороны он мог показаться умиротворённым и спокойным, но Мэри знала, что за прошедшие годы он нисколько не изменился: его сдержанность была лишь внешней оболочкой, за которой скрывалась всё та же мятущаяся, пламенная душа, душа безбрежных морей, время от времени оказывающихся в самом центре сильного шторма.
Он повернулся, и от колышущегося огонька свечи по стенам двинулись тени. Полутёмный силуэт высокой и крепкой фигуры мужа и странный блеск в его голубых глазах невольно напомнили Мэри о том юноше, которого она когда-то встретила на берегах Сияющего мира, и о том мальчишке, который являлся ей в снах за много лет до этого. Не выдержав, она заговорила.
– Тебя что-то беспокоит, Люк.
Её голос ласково коснулся его слуха, он вздрогнул, словно пробудившись от сна, и посмотрел на Мэри. Ещё секунду назад ему казалось, что он не хочет обременять жену своими мыслями, но теперь он понимал, что только она ― как и всегда ― может дать ему успокоение.
– Что-то будет, Мэри. Наш сын ещё недавно был совсем ребёнком. Но с каждым днём я вижу, как что-то меняется в нём. Однажды ему захочется большего, ― Люк невольно отметил про себя, что когда-то так говорили о нём самом. ― И это не остановить.
– А разве тебя что-то могло остановить тогда, когда ты искал Тот Берег, Люк? И хотел бы ты, чтобы что-то тебя останавливало?
Он вздохнул.
– Нет.
Мэри помолчала, потом заговорила тише.
– Сказать, что я очень люблю нашего мальчика, ― ничего не сказать. Но я всегда видела, что характером он пошёл в отца. ― Мэри посмотрела в глаза Люку. ― И я горжусь этим.
– Ох, Мэри… ― проговорил он и больше ничего не ответил.
Мэри долго молчала, но внезапная мысль промелькнула в её голове. Сначала она отмахнулась от неё, но внутреннее чувство подсказало ей, что сейчас это единственное средство помочь мужу.
– Люк… Может, это не вовремя, но… Могу я попросить тебя?
– Да?
– Сыграй что-нибудь.
Он удивлённо посмотрел на неё, не предполагая такой просьбы. Но неожиданно почувствовал, что и ему самому этого хочется.
– Хорошо.
Со странным волнением Мэри следила за тем, как он достал скрипку, встал лицом к иллюминатору и вскинул смычок. Сколько раз за эти годы она слышала его игру, но так, как он играл сейчас, он не играл никогда. Столько силы, надежды и боли было в этой музыке, что весь мир вдруг подёрнулся дымкой и исчез за ней, и для Мэри остались только эти звуки, море, звёзды и силуэт музыканта.
Когда он закончил играть ― казалось, прошла целая вечность и в то же время она была подобна мгновению, ― Мэри встала, потушила свечу и молча приблизилась к Люку. В темноте она обнимала его напряжённые плечи, зарывалась пальцами в его мягкие волосы, и какая-то волна поднималась в ней, и слёзы наворачивались на глаза от осознания чего-то бесконечно большого и связанного только с ним, с ним одним.
