Убедившись, как ему кажется – незаметно, в идеальном состоянии застежки, херр Улссон бросается пожимать мне руку. Я спокойно обошлась бы и без этой церемонии. Мне далеко не всегда приятно прикосновение к чужому телу. Но я понимаю функционера, его обязывает политкорректность. Не дай бог, кто-то заподозрит, что он делает различие между посетителями по гендерному признаку. Мужчинам руки пожимает, а вот женщинам – нет.
– Присаживайтесь, – произносит Улссон, указывая на одно из кожаных кресел перед журнальным столиком.
Я сажусь и тут же чувствую, что кресло низковатое, колени оказываются выше моего копчика, а потому мне приходится плотно сжать ноги. Юхон уже расположился напротив.
Я ловлю два его коротких взгляда. Один брошен в вырез моей блузки – легкое разочарование, но не размером, а тем, что там плотный лифчик. Второй взгляд приходится точно по линии плотно сжатых ног. Я его не только вижу, но и ощущаю напряжением в самом низу живота. Он словно делает не слишком настойчивую попытку раздвинуть мне колени. Может, правы Марта и Эдвин, херр Улссон и в самом деле положил на меня глаз? Или даже два? Функционер ухожен, прическа у него идеальная, словно только что встал из кресла в парикмахерском салоне.
– Фрекен Мартинссон!.. – возвращает меня к реальности Юхон. – К сожалению, не могу предложить вам кофе, кофеварка сломалась. Желаете минеральной воды?
Улссон меня абсолютно не возбуждает, а потому и горло от волнения не пересохло. Я с легкостью отказываюсь от его предложения.
– Спасибо. Возможно, позже. – Я беру из вазочки микроскопическую конфету-леденец, шуршу красочной оберткой, отправляю маленький красный шарик в рот и смотрю на хозяина кабинета.
Мол, не пора ли приступать к делу?
Улссон подвигает на середину стола бумаги, сложенные в прозрачные файлики. Столешница стеклянная, под ней в широком деревянном выдвижном поддоне насыпан тонкий песок и лежит гребешок. Я с удивлением обнаруживаю свои имя и фамилию, а также сегодняшнюю дату, написанные на песке. В голове тут же всплывает картинка из детства. Я с отцом на пляже, он учит меня писать мое имя палочкой на влажном песке. Я стараюсь, но никак не успеваю вывести все буквы, волны набегают и заглаживают написанное.
Юхон перехватывает мой взгляд, берет деревянный гребешок и стирает им написанное, после чего поясняет:
– Это моя «вечная» записная книжка.
Я начинаю видеть в функционере человека и уже готова выдавить из себя «как романтично», но херр Улссон тут же спешит испортить, разрушить тот образ, который возник передо мной.
– Наша партия большое внимание в своей предвыборной программе уделяет проблемам экологии, – сухо говорит он. – Мы стараемся свести к минимуму расход бумаги. Поэтому в новом офисе в каждом кабинете есть такая песочная записная книжка. Ведь для производства только одной пачки бумаги требуется…
Мне хочется зевать, я даже перестаю слушать, что он говорит, и думаю:
«Тогда какого черта, ты, херр эколог, сделал для меня распечатки, а не послал все в цифровом виде по электронке? Почему я должна была ехать на встречу в Стокгольм? Ведь и железнодорожный билет тоже печатается на бумаге».
Юхон тем временем продолжает пододвигать ко мне документы и вещает:
– Необходимо заинтересовать вашу аудиторию деятельностью нашей партии по сохранению исторических памятников, природных объектов, культуры этнических и других меньшинств.
