И она добавила:
– Я хочу встретить заботливого, ответственного, обеспеченного мужчину, рядом с которым я почувствую себя настоящей женщиной.
Но Пашка уже хохотал, поглядывая на нее с издевкой, и, отсмеявшись, только и сказал:
– Все вы, бабы, такие вот – дебилочки, как в анекдоте… Мозгов у вас не хватает, даже чтобы желания свои сформулировать… Ну и толку-то тебе будет от твоего обеспеченного и уважающего, будет тебе деньги на карманные расходы выдавать и дома тебя держать, как куклу – для красоты… Эх, ты…
Пашка замолчал, потом авторитетно и громко, как опытный старший товарищ сказал:
– Мелко мыслишь, молодежь! Мелко мыслишь!.. – И сказал авторитетно, как некую истину произнес: – Хотеть надо много! Хотеть надо – все. Вот я хочу мешок денег. Потому что деньги – главное! – И сказал опять Алене назидательно: – Деньги – главное, деточка. Деньги, а не всякие там любви, романы. Деньги дают все. Деньги дают власть. Деньги дают возможности. Деньги – главное… И произнес весело и громко, как заказ наверх отправил: – Я хочу, чтобы у меня был мешок денег. Чтобы на меня свалился мешок денег!..
И замолчал, как будто бы погрузившись в осознание глобального своего и мудрого желания.
И Алена замолчала. Просто сидела рядом с Пашкой в его машине, смотрела на проезжающие мимо машины, людей на тротуарах, – и думала, и – представляла. Потому что – что бы Пашка ни говорил – она-то точно знала – чего она хочет.
Она хочет богатого и щедрого, доброго и великодушного, уважающего и любящего мужчину, за которым будет она, как за каменной стеной.
И она даже могла себе представить, как она с ним познакомится.
Как будет она стоять с поднятой рукой, голосуя, и остановится шикарная машина, и волнующий мужской голос скажет:
– Такие девушки, как вы, не должны ходить пешком…
И это будет – он…
…Машина шла мягко и бесшумно – машины такого класса, стоящие таких денег и должны ходить мягко и бесшумно.
Каждый раз, когда водитель трогался с места и начиналось движение – он думал об этом.
И нравилась ему эта мягкость движения, ощущение комфорта. Нравилось ему быть в этом. И нравилось ему быть тем, кто он есть.
Он был умен, интеллигентен и обладал потрясающим чувством юмора – еще в молодости он всегда становился центром компании, всегда был неутомимым фонтаном анекдотов и шуток, он искрометно шутил и иронизировал.
Он был откровенно, бесстыдно богат, так богат, что мог не только не считать, сколько денег у него в кошельке, но и не считать – сколько денег в банках, потому что поток этот не прерывался, а шел и тек, и деньги – были чем-то таким, что просто было в его жизни.
Он был щедр, как может быть щедрым откровенно богатый человек – которому нечего терять от своей щедрости.
Он был интеллигентен, хоть и прошел и огонь и воду и общался за годы становления своего бизнеса и с бандитами, и с молодыми борзыми мальчиками, рвущимися в бизнес и деньги, забыв о всяких принципах и нормах морали.
Он был умен.
Он был стройный, почти как мальчик, но совсем другой, старческой стройностью. И старческая худоба проступала даже на висках, на которых уже появились еще почти незаметные склеротичные бляшки.
Ему было 74 года.
Он был откровенный и безнадежный импотент.
Он ехал в свой центральный офис на роскошной иномарке, за рулем которой сидел его постоянный водитель.
И, заметив стоящую у обочины с поднятой рукой миловидную девушку с каким-то торжественно строгим, как будто бы ожидающим чего-то важного лицом, он скомандовал голосом, которым привык отдавать приказы:
