– Не хочу угодить в аварию. – Таунсенд нервничал и потел.
– Понимаю, понимаю! – Розмари ударила кулачком в дверцу машины. – Но слишком себя виню.
Гибсон пытался протестовать, но она так пронзительно посмотрела ему в глаза, что он замолчал.
– И вы тоже виноваты! Все мы виноваты! Я вам докажу! – кричала она. – Я устала, очень устала.
– Не надо так говорить, Рози! – перебил ее Таунсенд. – Он, должно быть, спятил. Вот и будем считать, что Кен спятил.
У Гибсона возникло странное ощущение основательности всего происходящего. Да, думал он, я безусловно виноват.
Бульвар был улицей с разделительной полосой, и в средней части, где раньше ездили машины, проходила автобусная линия. Улицу обрамляли невысокие многоквартирные дома, построенные в очаровательном калифорнийском стиле вокруг поросших травой двориков и выкрашенные в веселые цвета: красные, желтые, зеленые, сияющие в лучах солнца погожего дня. Время от времени, словно крупные бусины на красивой нитке, попадались торговые центры. Огромный продуктовый рынок с тянущимися вдоль тротуара прилавками с красными, желтыми и оранжевыми фруктами казался наседкой с выводком цыплят – аптеки и прачечных.
Через десять минут пути разделительная полоса исчезла, и бульвар превратился в обыкновенную улицу, петляющую в жилых застройках в долине. По мере того как приближалась граница города, дома становились меньше, невзрачнее и больше походили на деревенские жилища. Сидящий между Полом и Розмари Гибсон смотрел на окружающее так, словно прилетел на другую планету.
Они обогнали один следующий в попутном направлении автобус, затем другой. Ни тот, ни другой не мог быть тем, который им нужен.
Теперь говорил Таунсенд:
– Мне кажется, у вокзала пятый маршрут разворачивается и едет в обратном направлении. Давайте прикинем. Если ты сошел около часа сорока пяти, автобус должен оказаться в конце маршрута в два сорок или чуть позже. Мы можем встретить его по дороге. Сколько сейчас? Половина третьего.
– Я не узнаю автобус, в котором ехал, – заметил Гибсон.
– Полиция сумеет определить. Следи за встречной полосой.
Мысли Гибсона, хоть и медленно, все-таки ворочались.
– Если кто-нибудь нашел бутылку в автобусе, – сказал он с отрешенным видом, – то мог выйти на любой остановке.
– Да, но… – Том нервно покосился на него. Продолжать ему не хотелось.
– Если автобус следует в обратном направлении, это означает, что никого из тех, с кем я ехал, в нем нет.
– Не исключено, что нашедший бутылку пассажир отдал ее водителю. Может, у них есть что-то вроде службы возвращения забытых вещей.
– Возможно, – стоически проговорил Гибсон.
– Кто решится употребить в пищу продукт, который нашел в автобусе? – не унимался Пол. – Особенно если бутылку открывали. Ты сломал печать?
– Не было там никакой печати. Отвинчиваешь крышку, и все…
– Бутылка получилась полной?
– Достаточно полной.
– Но ведь по виду жидкость на масло не похожа.
– Сходство есть. И запах оливкового масла остался.
– Даже если мы ее не найдем, не забывай, что полиция подняла тревогу и по радио были сделаны сообщения. Полицейский так сказал.
– Не всякий постоянно слушает радио.
– Давайте оценим факты. – Розмари повернула голову и снова свирепо посмотрела на Гибсона. Ее глаза стали пронзительно-голубыми, и мистер Гибсон понял, что в теле Розмари, за фасадом ее лица, за всеми ее достоинствами, которые он так любил, обитает кто-то другой. Ожесточенный, непоколебимый дух, о котором он раньше не подозревал. И этот дух без обиняков продолжал: – Если яд кого-нибудь убьет, полагаю, вас посадят в тюрьму.
