А сейчас – вот он, карбас! Спрыгнули, вытолкали его из узости ручья на речной простор.
– А ну навались, браты, – гаркнул Радивой, – поспешаем до князя с вестью важной!
Гребли так, что весла гнулись, против течения, да без паруса не ходко идти. Менялись часто, по-быстрому пожевали мясца вяленого. Вечер наступил, а за ним и ночь, но карбас упорно шел вверх по реке. К полночи увидели у левого берега ладьи, а на берегу – затухающие костры. Громко окликнул дозорный – ответили заветным словом. Карбас ткнулся в берег, Радивой выпрыгнул, махнул стражу: – Веди до князя.
Князь то ли уже встал, то ли еще не ложился. Рядом – монах Феодор да Даниил Заточник, ну и Ярополк с Кованом.
– Исполать, княже. Дошли мы вниз по реке до Мариной Горки, там на
капище видели того татя, который на лосе ездит. Он с шаманом с капища чаял сговориться, но тот прогнал его как пса. Слуги его за ворота выкинули. Мы потом на капище зашли и с шаманом говорили. Не хочет он войны, не станет татю помогать. Все он обсказал, что тот и вправду с заката от сумских людей пришел и сеет смуту. Но ежели чудины с Кен-озера по Кене-реке выйдут на Онегу – быть бою. Кенские чудины добре оборужены, среди них и сумские воины есть. А так до Усть-Моши местные, речные люди путь чист дают, если никого не тронешь.
– Вот же хитрованы! Как мыслите, други: – не брать в ум, что и местные в набеге были, да пройти спокойно, иль учинить спрос? – обратился князь к окружающим.
– Наказать! Чтобы впредь неповадно было даже косо смотреть в нашу сторону! – рявкнул Ярополк.
– Да, нельзя спускать такое, – кивнули и Радивой, и Кован.
– Так бы надо простить по-Христиански, милость Божью явить, но только к тем, кто Святое Крещение примет, да вряд ли такие найдутся, – усомнился Феодор.
– Дозволь, княже, – явил придворное вежество Даниил, – тут надо, думается мне, поступить так, как ты доселе поступал. Явить милость, но потребовать за нее службы. Пусть онежские люди кен-озерских на Онегу не выпустят, заслоном встанут. Вот за то можно и помиловать, отпустить прежние вины.
– А и мудр ты, Данило, не по летам, – ухмыльнулся по-доброму князь, – быть по твоему, раз, гутаришь, что я так порешил. А вы, други, передохните до утра, а утром вперед снова уйдете, нашу волю объявить.
Радивой с парнями поклонились и направились к костру, откуда еще несло манящим запахом каши.
– Ух! – крякнул Радивой, давно горячего не снедали. Навались, робяты.
Робяты не заставили себя просить, вынули ложки и принялись поедать кашу так стремительно, что кашевар только головой качал. Радивой со своей серебряной ложкой как бы и не быстрее их насыщался. Когда котел опустел, и парни потянулись к ведру с водой, от княжеского шатра подошел Ярополк.
– Наелись? – спросил с усмешкой, – князь вам по чарке меда жалует, – подал он Радивою деревянную, обтянутую кожей круглую плоскую баклагу. Кашевар мигом явил на свет деревянные чашки.
– Еще одну! – рыкнул Радивой.
– Кашевар поспешно подал еще чашку. Радивой разлил мед, первую чашку протянул Ярополку, тот принял ее спокойно, как будто так и надо. Сам взял следующую и кивнул волчатам на остальные. Затем поболтал над ухом баклагой и протянул ее кашевару:
– Твоя доля. Спаси тя Христос, от души покормил.
Молча сдвинули чаши, молча выпили. Парни быстро наломали лапника, накрыли парусом с карбаса. Радивой, поблагодарив Ярополка, повалился в крепкий, после сытной еды и меда, сон. Волчата тоже. Только Никола какое-то время сидел и о чем-то думал, но вскоре сон свалил и его.
