На экране мелькает заголовок популярного новостного портала: «Элитный особняк стал гробницей: архитектор-убийца спроектировала смертельную ловушку для миллионера». Кире не нужно читать дальше, чтобы представить содержание.
Она стоит у окна своей квартиры, пытаясь сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Ещё вдох. Техника, которую освоила в шестнадцать, когда мир рухнул первый раз. Сейчас он рушится снова.
Пальцы Киры сжимают кофейную чашку так сильно, что костяшки белеют. На мгновение она представляет, как швыряет её в стену, наблюдая, как осколки разлетаются вместе с горячей жидкостью. Но нет. Контроль. Всегда контроль. Она делает глоток. Кофе горчит – забыла добавить сахар.
– Мне звонили из пяти изданий, – продолжает Полина, расхаживая по квартире как тигрица в клетке. – Все хотят «эксклюзив» с лучшей подругой подозреваемой. Представляешь, какие они мерзавцы?
Полина сегодня выглядит не так безупречно, как обычно. Её яркие медные волосы, обычно стильно уложенные, растрепаны, словно она много раз пропускала их сквозь пальцы. Массивные серебряные серьги – её фирменный аксессуар – звенят при каждом резком движении.
– Я отказала всем, – онаостанавливается и смотрит на Киру. – Но, может, стоит дать интервью? Правильное издание, правильная подача. Я могу написать материал сама, показать тебя не как подозреваемую, а как жертву обстоятельств…
Кира качает головой.
– Только усугубит ситуацию. Любое моё слово будет использовано против меня.
Она отставляет чашку и подходит к ноутбуку. Пять новых электронных писем. Три от клиентов, разрывающих контракты. Одно от юридической фирмы, представляющей семью Ольховского. И одно из архитектурной ассоциации – приостановление членства до выяснения обстоятельств.
– Дерьмо, – тихо произносит Кира, закрывая крышку ноутбука.
Телефон вибрирует – шестой звонок от Елены за утро. Кира сбрасывает вызов. Она не готова говорить с ассистенткой, не сейчас.
– Ты должна защищаться, – настаивает Полина. – Каждая минута молчания работает против тебя. Шестичасовые новости уже рассказывают о твоей «одержимости контролем» и «патологической склонности к секретности». Как будто быть интровертом – это преступление!
– Контролем? – Кира невесело усмехается. – Я не могу контролировать даже свою кофеварку.
Она кивает на прибор, у которого только что рассыпала половину банки кофе, пытаясь насыпать его в фильтр трясущимися руками. Тёмные гранулы до сих пор разбросаны по столешнице – уборка тоже не входила в утренние приоритеты.
Полина подходит к Кире и берёт её за плечи.
– Послушай, мы справимся с этим. Помнишь, как тот профессор пытался завалить твой проект, а я написала разгромную статью в университетской газете? Тогда мои журналистские навыки только зарождались, но мы уже умели действовать вместе. Сейчас сложнее, но принцип тот же. Не позволяй им определять, кто ты есть.
Кира слабо улыбается, благодарная за поддержку. Полина всегда была такой – превращала борьбу в крестовый поход, даже если речь шла о проекте по архитектурной акустике. Сколько раз эта энергия спасала Киру от саморазрушения.
– Мне нужно работать, – говорит Кира, выпрямляясь. – Если я не могу контролировать СМИ, то хотя бы могу разобраться с проектом.
Полина кивает, понимая, что для Киры работа всегда была не просто профессией, а способом структурировать хаос вокруг и внутри.
– Что ты собираешься делать?
