Карта утрат - страница 4

– Дальше куда, начальник? – спросил таксист.

Улица закончилась, а крыши с потрескавшейся черепицей Итянь так и не увидел, поэтому и не знал, где свернуть.

– Я, похоже, поворот пропустил, – сказал он, – давайте назад вернемся?

Но крыши в каждом переулке были аккуратные, с тщательно уложенной черепицей. На таксометре мигали красные цифры.

– Высадите меня здесь, – попросил он, – я пешком дойду.

Итянь шагал по переулкам, ботинки скользили по снегу. Он уже жалел, что не позволил Мали положить в чемодан побольше теплой одежды. Свирепый ветер пробирался к телу, доказывая, что прятаться от него смысла нет. Такого холода Итянь не ощущал уже много лет. В Калифорнии не бывает настоящей зимы. Впрочем, настолько яростный зимний ветер редкость даже по местным меркам, он словно был дурным предзнаменованием, связанным с исчезновением отца. Итянь надеялся, что его отец, куда бы он ни ушел, надел самую теплую свою одежду и не страдает от холода.

В конце концов нужный переулок он отыскал. Итянь пропустил его, потому что крыша с осыпавшейся черепицей исчезла. Одноэтажное кирпично-глиняное строение из его детства выросло, обзавелось шиферной крышей, и стены были беленые. Он уже дважды проходил мимо этого дома, но только на третий раз признал старое строение, прячущееся внутри. Дом стоял чуть особняком. На такие дома деревенские жители показывают пальцем и шепчут: “Вот тут богатеи живут”.

От этой мысли Итянь ощутил прилив гордости. Дом отстроили благодаря деньгам, которые он присылал семье два раза в год. Даже когда они с Мали только-только переехали в Америку и расписывали недельный бюджет вплоть до самых мелких расходов, Итянь все равно отправлял матери чек. Иногда сумма едва превышала почтовые сборы за перевод, порой Мали показывала, как мало остается на жизнь им самим, и умоляла его отправить поменьше. Она протягивала руки, держа их ладонями вверх, и не сводила с него глаз. Видишь, ничего не остается. Как ей ответить, Итянь не знал. Для него забота представляла собой величину, которую невозможно поделить между теми, кто ему дорог.

У двери он замешкался. Его поднятая и сжатая в кулак рука дрожала. Он прижался лбом к новому деревянному полотну, почти ожидая услышать рычащий голос отца, в очередной раз напившегося среди бела дня. Вот-вот он распахнет дверь и, стряхнув с себя опьянение, скажет Итяню, что исчезновение – просто шутка, которую он устроил, потому что наконец-то решил его простить и заманить домой. Следом покажется и мать. Вытирая руки о передник, она извинится за обман. Они обнимутся, и все сойдутся на том, что шутка того стоила.

Из-за двери не доносилось ни звука. В конце концов Итянь дернул за железное кольцо. Дверь приоткрылась.

– Есть кто дома? – крикнул он в пустой дворик.

Итянь поразился тому, как легко, без малейших усилий, дались ему слова на родном диалекте.

Мать раздобрела, живот и грудь у нее округлились, кости будто уступили место плоти. Мать уткнулась головой ему в плечо и погладила руки, словно для того, чтобы поверить в его приезд, ей непременно было нужно коснуться его. В воспоминаниях мать была выше, хотя этот ее новый облик вполне соответствовал его ожиданиям, а ее раздобревшее, но плотное тело было вполне под стать размашистым движениям и решительному голосу.

– Куда ж ты подевался?! – была первая ее фраза. – Я уж несколько дней тебя жду!

– Ма, сюда очень долго добираться.