– Что у тебя завтра с работой? – спросил Джон, опустившись на диван.
– Завтра работаю до обеда.
– Надеюсь, их никто не забрал.
– А у тебя разве нет запасных?
– Они в квартире, – ответил Джон.
– Я освобожусь в полвторого.
– Хорошо. Я тогда поеду к мастеру, поменяю тормозные колодки, они у меня уже давно стерлись.
– Сам тоже поменяй тормоза, стерся уже, старый, как перхоть, – без единого намека на шутку проронил Виктор, заходя в кухню в поисках еды.
– Нормальная у меня перхоть, чем она тебе не нравится?
– Я тоже говорю, нормальная перхоть, просто она старая.
– Понял, принял, шутка удалась, – произнес Джон.
– Понял? И не забудь принять.
Вытащив трехдневный отрубной хлеб, молоко, черничное варенье, подхватив заодно твердый голландский сыр, Виктор начал готовить что-то похожее на бутерброд. Сложно назвать два куска хлеба, намазанных на одну сторону вареньем, а на другой с ломтиком сыра, бутербродом. По крайней мере, Виктору нравилось. Не раз видевший необычные предпочтения своего друга, Джон давно привык к таким блюдам. Учась в школе, Виктор всегда вел себя эксцентрично, вечно выделяясь из толпы, чувствуя себя одаренным в правильном смысле этого слова.
– Есть будешь? – спросил Виктор.
– Честно говоря, пока мы ехали, я успел проголодаться.
– Кофе с молоком или зеленый чай?
– Думаю, зеленый чай. Сегодня хочется пораньше лечь спать.
– Хорошо. Я, пожалуй, выпью молочка.
– Виктор?
– Что? – спросил Виктор.
– Плечо.
Ничего необычного, без сарказма, без издевки, с самым серьезным лицом это было сказано, но сумело вскружить голову Виктору. Боли были естественным путем выработаны, из-за смеха перенапряжение влияло на височную часть, на некоторые участки челюсти. Легкие испытывали нехватку кислорода, живот импульсивно качался, образуя незначительные проявления мышц пресса. Успокоение после длительной смеховой процедуры пришло только спустя две минуты.
Переместившись на кухню, Джон увидел на столе тарелки с несколькими бутербродами, чашку чая вместе с кружкой молока. На подоконнике цвели маленькие гортензии, кактус, маленький побег алжирского финика и орхидея.
Проглотив парочку бутербродов в тишине, запив чаем, Джон отправился спать, оставив Виктора в одиночестве. Только серый кусок сыра, смотрящий с небес, освещал половину комнаты. «Маленький деревянный домик, камин, кресла, в которых мы любуемся друг другом», – с такой мыслью уснул Джон, измотанный, уставший.
Уединенно глядя на прекрасный кусок сыра, Виктор почувствовал жизнь. Со всеми ее прелестями.
Безоблачный потолок открывал все прелести ночного сияния. Грациозные единороги, блистательно мерцающие, говорили каждому, поднявшему свой взор на них: «Иди к нам».
В полной тишине квартиры беспокойно проснулся Виктор, в холодном поту, хоть и укутался пледом. Не торопя свое тело, он двинулся, словно мышь, в ванную, стараясь не разбудить Джона. Сполоснув холодной водой лицо, оглядев себя со всех сторон, он зашел на кухню. Сварив крепкий, очень бодрящий чай, он присел на три минуты, поливая цветы на окне миниатюрной лейкой в небывало солнечном рассвете.
Неотложная работа потянула его к себе ровно в десять часов дня. Скромная работа плотника всегда привлекала Виктора с самых ранних лет. Зарабатывая неплохие деньги, он и мысли не допускал, чтобы бросить полюбившееся дело. Тридцать минут от квартиры – и Виктор уже возле белых ворот, где слышен свист пропускаемого через шлифовальные машины дерева. Одобренное профсоюзом Франции рабочее время соблюдалось точнее, чем само время, идущее вперед.
