Я оглянулась вниманием.
Девочка стояла, положив ладонь на макушку совы. Оборот нового дня приближался. Ей было пора на Холм. Я легонько подтолкнула ее, выводя из забытья-
Я очнулась. Мне нужно было идти. В общем сознании пока было спокойно, но в любой момент моя задержанность могла пробудить интерес сестер. С этой мыслью я внезапно обнаружила себя по ту сторону непонятных баррикад. Это чувство, взросшее из семени того далекого сна про исполинских оленей, наконец расцвело с явлением птицы. Я ощущала пока неясную мне миссию. Я стояла на пороге неизвестного, мне было страшно и сладко.
У двери в мастерскую я оглянулась. В огромных птичьих глазах прыгал огонек свечи. Я вышла на улицу.
Сегодня я была справа. Левой сестрой была Мэ, одна из тех, кто теряет лицо во имя музыки, буянясь, как джазовый змей, что в неистовой, свободной форме, стекает по лбу. Каждый раз Мэ отдавалась плетению без остатка. Под ее прохладной кожей будто извивалась горячая лава. Обычно я любила плести с Мэ, но сегодня у меня в комнате была птица. От осознания этого мой фокус то и дело замутнялся, и сосредоточиться на отражении мелодий Мэ было непросто. Дважды я чуть было не пропустила ее лихие выпады, однако она была слишком увлечена своей свободой и не обратила внимания на мою отстраненность.
Отыграв, я с нетерпением помчалась домой. Птица все еще была там, хотя и висела теперь ниже, у самого пола. Я встала перед ней на колени и вгляделась в ее глаза. Особое чувство призерканило мои глазные нервы. Приятное. Как когда сладко засмотришься в одну точку и отводить не хочется.
Вблизи глаза совы казались еще больше. По какой-то причине я не отражалась в них. Томный гипноз постепенно отбросил остальное изображение комнаты, оставив только матовую поверхность этих глазных яблок, серебрящихся влажной пеленой. Сразу за пеленой они переходили в глубокие озера, вроде тех, что с головой и глубже, и глубже, и глубже, пока глубже не переходит в дальше, и дальше, и дальше. И вот глаза совы оптически сошлись воедино, как стереокартинка, в одно чистое око. Посреди глубины этого ока тонул единый зрак – не интенсивно желтый, но янтарный и вязкий, как мед.
– Очень приятное немо-чугунное чувство нарастало в затылке. Растущий транс сковал меня. Завороженная этим зрелищем, я пропадала. Сова не гравировала более граней-
Я моргнула все же и не смогла поднять веки после. Утомленность настигла меня.
С каждым днем я, казалось, проникала все глубже. Не то чтобы видела что-то новое в совиных глазах, но само гипнотизирующее чувство уводило меня все дальше. Все чаще я рассеивалась в этих глазах, распускаясь, пока не оставалось лишь темное озеро с янтарным островом совиного ока посередине.
– Распознавание произошло внезапно. Будто всполохи клякс на листе бумаги, что складываются вдруг в осмысленное изображение, которое уже не развидеть после. То, что девочка воспринимала янтарным островом, увиделось мне субмариной, затерянной в темных глубинах. Едва эта идея коснулась моего сознания, тут же стали очевидны детали: торпедно-пузатая форма с выпученными иллюминаторами и выступающим гладким поддоном. Субмарина дрейфовала сквозь океаническую бездну под давлением, а глаза совы были окнами в тот мир.
Я поделилась открытием с Фаей.
– Это субмарина, – сказала я.
