Картохин двор - страница 11

– Да нет, какой там Адамо.… У него и денег-то не было. Он, говорят, вообще какой-то несуразный был. Не умел хранить сбережения, всё спускал в угоду Эдвиге, новой жене. Часть дома моего отца выкупил Роберто, другой мой дядя. Так они тогда решили –  в доме не должны жить чужие. А раз в Италии осталось только трое из братьев, а остальные – кто в Америке, кто и вовсе уже умер, то Роберто согласился взять долю Джузеппе. Он тогда неплохо зарабатывал.

– Значит, в доме стали жить Адамо, Эдвига, её племянник и Роберто с семьёй? – Нина стала путаться в переплетениях семейных дел.

– Да. Роберто с женой, если быть точнее. Да и то – очень недолго, может, год или два. Потом в город вернулись. Мирко, сын его, тогда уже взрослый стал. У них с отцом было какое-то дело в Лукке, и он не захотел жить в деревне. Остался в городе. Мирко…. Да ты помнишь его? Ты его видела прошлым Рождеством, когда все собрались у нас дома.

– Тот высокий, худой и весёлый, около шестидесяти, с колкими чёрными глазами?

– Ну да. Потом у Роберто нашли рак, и он вскоре умер. Сгорел за несколько месяцев. Это было… дай бог памяти… Годах в девяностых уже. Мирко вступил в наследство, но не стал там жить.

– Постой… – Нина перестала понимать ход событий. – Но ведь сейчас дом пустует. Так кто жил там последним?

– Убальдо, единственный из родственников Эдвиги, её племянник. Но хватит об этом. Чего в прошлом копаться? Что было, то было! Бог с ним… Ускорим шаг, пора домой – обед готовить, да и дел накопилось невпроворот!

Такая она, Амаранта: не может долго отдыхать, никогда не отлынивает от забот. Даже сама их себе придумывает, лишь бы не сидеть на месте. Нина поняла, что Амаранте неприятно вспоминать те, печальные, дни истории её семьи и не стала настаивать. Однако кое-что из того, что случилось потом, могу знать только я – единственный пока ещё живой свидетель.

Декабрь, 1954

Когда ушёл Картоха, я остался один. Адамо, Эдвига и племянник её, недотёпа Убальдо – не в счёт. Они вообще мало выходили во двор и уж нисколько не переживали за моё будущее. Несмотря на увещевания Картохи.

– Ты уж присматривай, пожалуйста, за садом, – тихо просил он брата перед самым отъездом. – Оливки я и сам могу держать, сад, поля…. Всё ведь пригодится, всё – еда…

Шли пятидесятые годы. Война закончилась, оставив после себя боль и холод. Джузеппе, вложив и потеряв всё в надежде выкупить меня, первые годы ещё как-то пытался остаться, расплатиться с долгом. Да где там, когда ни работы, ни еды толком не было. В конце концов, скрепя сердце, продал свою долю брату Роберто, купил домик поменьше в соседней деревне и уехал.

В тот декабрьский день шёл мелкий дождь. Переезд в новое жильё устроили за день. Перевезли в телеге мебель, какая уместилась, нехитрую кухонную утварь, какой-то текстиль. Благо, ехать было недалеко, быстро управились. В последнюю телегу уместились личные вещи в баулах и чемоданах, сверху на которых сидели две маленькие девочки и их мать. Эва тихо лила слёзы, утираясь платком, а Картоха смотрел на меня, держа руку на коленях жены.

– Масло молодое пусть в подвале пока останется, хорошо? – продолжал он напутствия брату, даже не глядя на него. Смотрел куда-то в сторону, пряча глаза. – Мне его негде держать. Картошка тоже, яблоки… Я постепенно заберу, а пока пусть тут лежит.

Адамо молча кивал. Жить здесь одному со своей семьёй – то, чего он вроде бы хотел, – оказалось не таким уж желанным. Он чувствовал, что что-то пошло не так, что-то рушится с уходом брата. И не знал, что сказать. А Картоха всё говорил, будто нужно было успеть, как в последний раз. Он чувствовал, что больше не вернётся, хоть и не желал верить тяжёлым мыслям.