Картотека Пульсара. Роман. Повесть. Рассказ - страница 21

Лё переходит на свистящий шёпот и, растопырив руки, подвигается ко мне из глуби своего кресла:

– Вот те раз! А? Покинул невесту, покинул! Перед самым венчаньем. Этот Владимир – двойной лопух. И Пушкин его, конечно, наказывает. За то, что повёл тот себя… мягко выражаясь, неаккуратно. Упустил невесту практически из-под венца! Чем за это следует наказать? Смертью! Пускай и на Бородинском поле. Для отвода глаз. И всегда, везде и всюду, дорогой, профессионал настроен (как пининини!) всерьёз, и рассчитывает на что?.. Н-не, не просто на плохой вариант, и не на худший даже, а всегда и только на абсолютно невозможный, даже в воображении не возможный. Практически – как читатель – я понимаю – он, этот несносный своей ветреностью Владимир, не мог предугадать, что разыграется страшенная метель, какая в этих местах случается не чаще, нежели раз в тыщу лет. Однако у него должно было быть всё предусмотрено – самое форсможорное даже… Ладно, этого слова, по всей видимости, тогда не знали. Возьмём – наихудшайшее! Убийственное! Даже речуга должна была быть сочинена и отрепетирована, на случай если вдруг (! – как и бывает в страшных снах) возникнут, как снег в летний полдень, матушка её и батюшка её (невесты), техника падения на колени должна была быть отработана безупречно, без намёка на фальшь… Спектакль? Да, спектакль. Искусство!.. Короче, всё самое-самое плохое, что можно вообразить, должно было быть предусмотрено!… А он? Он – обыкновенный балда. Да совсем не тот балда, который у Пушкина ж чёрта околпачил. А балда – бестолочь. Вот он кто таков!

Вопросы есть?

– Вопросы будут. Но позже. Вы, Лён Палч, прямо-таки тореадор – раз и быка за рога! Раз – и шпагой наскрозь. Дайте прежде похвалить вас, польстить. Дайте отдышаться хотя бы.

– А вы по лестнице уже пешком?.. Не прыгаете через три ступеньки? Жаль. Рановато сдали позиции… Как же вы с Беккетом справитесь? А Пруст?.. А Флобер?.. А этот, как его?.. Гамсун, что ли, там у вас ещё припрятан, жук вы эдакий? Я же сказал, не больше пяти штук брать… – и кивает на книги под моим локтем, набранные для прочтения. – Хорошо, тогда я продолжу?..

***

Звоню. Нет ответа. Набираю на другой день, через день – тот же результат.

Слабое предощущение, робкое такое предположение: «Помер ты, Лё, чо ли?» – помнилось кощунственной догадкой: мол, преувеличение есть ничто иное, как фактор нестабильности, – так что не мельтеши-де, братишка, не наводи тень на плетень… не каркай, словом. Вор-рона! Однако ж, непроизвольно-таки забеспокоился… Вот она и нестабильность тебе, незримая, но явственная заноза душевная…

Хотя, пожалуй, не очень и заболело… скорее, некая счетоводческая, канцелярская озабоченность на всякий случай… мысль-крыса, короче, завела возню в своих норах-катакомбах предсознания.

И всё же – помер ты, чо ли?.. Холодком отсыревшим так и повеяло… земляным и ещё пока не затхлым.

Названиваю теперь каждый божий день, если не запамятую в суете и дешёвой сутолоке… (да нет, уже не забывал.) Ни гугу.

Но дочь хотя бы, его ж кровиночка, могла взять трубку? Мне представился её опрятненький облик с принципиальным благостным личиком… Зять имеется (хоть и не всплывающий чётким снимком в памяти), внучки, наконец, трещёточки неугомонные, кобылки длинноногие… Что же это – совсем-совсем никого? Тишина… (воздержусь от