– Ну а я, когда вы окончательно погрязнете в этой коррупции, так и быть – донесу на вас, куда следует…
– Ха-ха-ха! – Засверкал Лё глазами и загримасничал, потирая при этом ладонь о ладонь, будто только что удачно кого-то обжулил или разыграл… Очевидно – меня.
– Ну-тесь, сударь, и что же вам для начала раздобыть из недр моего совершенно несовершенного литературоведения?
– А раздобудьте-ка мне «Повести Белкина!» – вскричал я шутливо, узнав наконец секрет: вовсе не рецепты снадобий для самолечения, как поначалу подумал я, в ящичках, находились, оказывается – записки литературного толка.
– О-о! – возликовал Лё. – Белкина? Иван Петровича? Пушкина решили вывести на чистейшую водицу? Поздравляю! Отменно, отменно придумано… Лучшего выбора не сыскать! Солидарен! – И Лё торжественно воздел кверху правую ладонь в знак приветствия. – Итак!.. – Не опуская правой, точно позабыв о ней, левой рукой он потянул за беленькую пуговку в своей чудно-чопорной картотеке. – Только имейте в виду!.. Всё доморощено, всё рощено именно тут, в этих терпеливых стенах, в этом потёрто-уютном кресле. Никакого, короче, официоза… Баловство своего рода. Понятно, мил человек?
– Пы-нятно, – трудно было не поддержать этакую игру в коверканье слов, отчего слова будто омывались чистой водой и приобретали прежний вкус и смысл.
– Та-ды приступим… Фокус-покус – вскричал наш любезный фокусник…
Но вдруг, замолчав, Лё уставился на шахматную доску:
– Н-нда-а, – произнёс с укором и некоторым разочарованием. – Спим-с? Не-е-ет, так не пойдет. В ожидание хода помолчу. – И внезапно – на взвинчивание тона чуть ли не до резко агрессивного взвизга: – Разложение русского человека зашло уже оч-чень далеко!..
Я вздрогнул ошеломлённо. И с подчёркнутой иронией-неудовольствием, и вообще… в ответ на звуковую побудку «фокусника», полюбопытствовал не без сарказма:
– Это что ж, у Белкина нарисовано? Из них, что ли, следует – разложение?
– А почему нет? Откуда столь самонадеянная ирония? Да, и в Капитанской дочке тоже есть все предпосылки… предощущение! Даже остережение!.. Да-а, не ворами Петра Великого всё начиналось… И это приговор частному будущему, тому, что теперь разворачивается на нашей с тобой улице, на нашем дворе… вот сейчас. Я говорю о России. Всё оказалось в полном дерме. Да, всё это предсказано в повестях Белкина. Коротко сказал. Не обессудь.
И Лё торжественно открывает изъятую из-под кресла книгу.
– И написал-то во-от каку малюсеньку книжицу. И назвал простенько: «Повести Белкина». И – провалился с этой своей книжицей-брошюркой. Вернее, с этой своей простотой. Денежек хотел срубить, да обанкротился. Не поимел никакого литературного успеха и признания. Пошёл даже гулять стишок по свету высшему: «И Пушкин нам наскучил, и Пушкин надоел». Вот что он в ответ получил от господ своих читателей. В ответ за своё первое прозаическое выступление. Между тем я считаю… тут никакого секрета нет… и я не оригинален. Написал он её быстро, да-с, но обдумывал пять лет… а скорее всего, и дольше. Книжка сия лично меня – шокирует. Потому как это есмь буквально приговор и буквально всему будущему русского народа. Точнее, конечно, сказать: не приговор – пророчество. И пророчество сие огласил человек тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения. А сейчас, между прочим, какой?.. Читаю – чужое – предисловие.
«Первое обращение Пушкина к прозе было обдуманным шагом. Первым опытом в этой области предшествовали размышления о природе словесного искусства…»
