– Молчу, Виталь, молчу. Всё понимаю и всех понимаю. Одного себя не понимаю.
– Ну, сыну ещё для разрядки мозги вправлю, чтоб ягнёнком не блеял. А ей – фу-у! – кило презрения. – Фулюган помахал у носа перстом. – Ни-ког-да! Никогда не сворачивал, если решил. Ты чего думаешь, я мотаюсь туда с рюкзаком? Яиц, маслица, кролика привезу. Деньжат подкину. Дочь у меня – во, казачка! Сейчас с детями сидит. Зять ногу сломал. Без денег. Кто поможет? Тёща давеча приехала, в ноги хотела кинуться – помиритеся, мол. Не-е на-адо! Когда сам хотел – нос воротили, слабак-де, да запах от меня не тот, вишь ли! Образование высокое имеешь? А теперь на-кося. И ты сопли не распускай.
– Да я и не распускаю.
– А то я не вижу. Ты мне сказок не сказывай. Я всё это пережил, перетерпел. Теперь я вольная птица. А то ишь… Я ж вижу, как она тебя вчерась поддела за живое. Лица на тебе не было.
– Температурил я.
– Э, фигня всё это – температура твоя. Сидишь тут скрючимшись, тоску зелёную разводишь в лоханке. А чего её разводить? Ты ко мне приходи, когда тяжело. Мы с тобой и по бабам сбегать могём, а летом – на шабашку. Что нам их кризисы и круизы. Хоть мировые, хоть какие исчо! Скачут там наверху с места на место, как блохи. Кто-то мрёт, а кто жиреет. Вот с жирненьких и будем стричь.
Тут мне ни к селу – ни к городу вспомнилось – Тимофеич давеча доложил. Они с Фулюганом соперничают из-за дополнительных дежурств – естественно, за плату которые. Поэтому каждый старается представить себя перед руководством нашего товарищества (да и вообще создать общественное мнение, так сказать) в лучшем виде, а другого – по крайней мере, смешным, если уж не разоблачить вовсе в какой-либо неприглядности. Так вот Фулюган неделю назад поймал воришек – собирателей цветного метала. Разумеется, рейтинг его подскочил выше некуда. Ещё бы, в газете местной пропечатали. Тимофеич на это лишь заметил: ну-ну. И был прав, потому что на другой или на третий день Фулюган, получив очередную плату за дежурство, напился с приятелем и едва не утоп буквально в луже по колено. Как Тимофеич рассказывал: «Выпили они – мало показалось. Дал Фулюган приятелю денег на бутылку и отправил в город, а сам, чтобы зря время не терять – на ту сторону речки к бабе этого приятеля… дескать, пока мужик ходит, я её проведаю… А чтоб не скучала. Да. Шёл-шёл и заблукал. Упал и орёт благим матом. Вовка, механик, ты знаешь его, выскакивает с вилами, не поймёт, что к чему, в темноте ж не видно, кто… Ну! Чуть, говорит, не заколол, как вора. Потом посветил спичками, узнал-таки, поднял, отправил с грехом пополам в гору. Ладно, пошёл наш Фулюган, да опять не туда, забрёл в речку, а оттепель тогда была, стоит по пояс в воде и кричит: тону, спасите! Где берег, покажите! Другой уже сосед выскакивает, Витька, на углу живёт, под прожектором, который никогда не светит, ты его тоже знаешь. Тоже чуть не накостылял Фулюгану, за бомжа принял. Короче, когда он домой добрался, то ни приятеля с бутылкой, ни новой – нулёвка, говорит – куртки, и ещё какие-то вещи пропали. Сидит и чешет затылок: с кем я пил вчерась, не пойму. Не помню! Вот такой наш газетный герой. А ты говоришь…» А я опять, между прочим, ничего и не говорил.
И ещё ни к селу – ни к городу… Как-то прошлой зимой я застал у него девицу, девица как девица, молоденькая, на его постели возлежит. Не вовремя, думаю, я пожаловал. Но всё ж вызвал его из хибары на двор. Пошли мы с ним ко мне, допили бутылёчик, что я один начал, поговорили. Спросил я, между прочим, что за примадонна у него гостит. Поморщился, махнул рукой. Ладно, думаю, после расскажешь. Достал две бутылки пива и отдал ему.
