– Я? Рыть? – Кифа чуть не задохнулась от возмущения. – Я – благородного происхождения! Мои лапки – для паркетов и бархатных подушек!
– А трупы таскать в зубах – это что, королевская обязанность? – буркнул Фоня, старый пёс, копавший с видом обречённого рыцаря.
– Это было по приказу ректора! – гордо вскинула подбородок Кифа. – Я действую в интересах безопасности Академии.
– Тогда объясни, почему копаем мы, а сидишь ты? – вставил Клик, молодой щенок, вымазавшийся до ушей.
Кошка вздохнула трагически, как актриса перед смертью в третьем акте:
– Потому что моя хозяйка не должна знать, что на территорию проникли отступники. Она будет винить себя… Ведь это она снесла барьер. Со страху.
Мир застыл.
Я застыла вместе с ним.
Отступники?.. Здесь?..
Нет. Это невозможно. Это же… Это же шесть лет пути до леса Кормин. Шесть лет по болотам, через мёртвые земли, через магические штормы… Как?!
Кровь шумела в ушах. Сердце колотилось, как пойманная птица. Я развернулась и побежала. Прочь из сада. К стадиону. К первому попавшемуся магу. К кому угодно.
Я знаю об отступниках больше, чем кто-либо. Я знаю, как они действуют. Что несут за собой.
Если они здесь – то всё, что было раньше, было только шёпотом перед бурей.
Четыре года назад…
Этот день врезался в мою память, как раскалённый клинок в живую плоть.
Солнце тогда встало обычным – золотым, лениво скользящим по черепичным крышам столицы. А к закату небо было уже багровым – не от захода, а от пламени и крови.
Отступники. Трое.
Их было всего трое, но на их пути рушились дома, сгорали люди, а земля кричала от боли. Два первых круга города снесли за сутки – как будто кто-то стёр их с карты одним жестом.
Мне было восемнадцать. Я стояла рядом с отцом – он был крепостью, моей гордостью, последним, кого я могла назвать «домом». Его отправили в самую гущу битвы. А меня… отправили в Императорский дворец. Спасать. Прятать. Изолировать.
Величественные мраморные залы, где зеркала отражали пустоту, и перламутровые колонны дрожали от отдалённой канонады. Я оказалась среди фрейлин – хрупких кукол в кружеве и жемчуге, их дрожащие руки цеплялись за амулеты, будто те могли защитить. Дочери знати шептали молитвы, бледнели, плакали… А я держала в руках меч. Мой единственный настоящий спутник.
Только Милори и сама императрица Кариль были спокойны. Императрица… Она была как глыба льда в пылающем городе. Статная, величественная, с безупречной осанкой и вечно спокойной улыбкой. Ямочки на её щеках казались нарисованными, а карие глаза – бездной, в которую хотелось шагнуть, чтобы забыть, что снаружи умирают.
Она заставляла меня чувствовать… не то чтобы безопасность – это было бы слишком. Скорее… веру. Что я справлюсь. Что я – не просто ребёнок.
На шестой день – день без новостей, без писем, без надежды – императрица вдруг предложила… вышивать. Я помню, как глупо дрожали мои пальцы, сжимая пяльцы вместо эфеса. Как игла дрожала в руке, отказываясь подчиняться.
– Мира, твои крестики – как надгробные, – усмехнулась Милори. – Ты уже начала нас хоронить?
Я вздрогнула. Покраснела. И только пролепетала:
– Простите… С мечом я дружу с детства. А с иглой – нет.
– Игла – это тот же меч, – произнесла Кариль, не отрывая взгляда от ткани. – Точность, сосредоточенность, намерение. Всё то же самое. Только ставки – разные.
– А если не получится? – я опустила пяльцы, и губы задрожали.
