— Наконец-то! — закатывает глаза Кирилл, который все время, пока я мылась и переодевалась в спальне, бегал из кухни ко мне. — Дольга!
— Мамочке требовалось найти постельное белье. Мы же не оставим папу спать на коврике у двери? — мурлычу и добавляю мысленно: «Хотя я бы с радостью».
— Пафли, пафли! Там паста!
С ног едва не сбивает сумасшедший аромат сливочного соуса и специй. Желудок стонет от голода, а во рту скапливается слюна. Слышу, как на кухне гремит посудой Лазарев. Ненадолго закрываю глаза и отгоняю подальше провокационные фантазии.
В голову настойчиво лезут картинки мускулистого тела в одном фартучке. Цветастом. С лютиками. Как у мамы.
Но даже в нем голый Лазарев смотрится горячо.
Тьфу. Пора заводить отношения, Аня!
Сгружаю постельное белье на дремучий диван в гостиной. Тот противно скрипит и недовольно стонет. Окидываю взглядом комнату. Из приличного здесь только моя цветочная композиция сухостоев и миленький стеклянный столик.
Допотопный телевизор не в счет. Держу как раритет, но не включаю. Сломается, потом объясняйся с хозяйкой. Но Лазареву и этого хватит для ночевки. До сих пор в шоке от себя, что позволила ему вновь переступить порог квартиры.
Если бы не Кирилл, катить ему колбасой до дома за тридевять земель. Сын выклянчил вечер с папой, а я не отказала.
— Ну что, Лазарев, готов нас отравить?
Впархиваю на кухню и застываю.
Блядь.
Вот просто… Блядь.
Как же он хорош, мать вашу.
— Почти, — бурчит и совершает магические манипуляции с прожаренной до золотистой корочки курицей.
Точнее, отбитым и украшенным сухарями, филе. Все эта красота нарезается кусочками и кладется поверх домашней пасты со сливочным соусом. На фоне блюда даже наши тарелки ощущают стыд от своего невзрачного вида.
Рядом томится салат из свежих овощей под чем-то черным. Сую нос и подпрыгиваю, когда на меня рычат:
— Не трогай!
— Обалдел?! — возмущаюсь, но Лазарев ловко крутит ножом между пальцев.
Долбаный позер.
— Сначала подготовка, потом ужин.
Строго наставляет на меня острый кончик и отвлекается, когда Кирилл нетерпеливо дергает его за джинсы.
— Папа, я този гатовил! Скази, па!
— Готовил, — урчит ласково. — Талант.
— Та.
— Ты решил порадовать мамочку? Какой умница — мурчу и принимаю Кирилла в объятия.
Утопаю в смешении запахов детского шампуня и ароматов еды. Плаваю в водах домашнего уюта, которого давным-давно не чувствовала. Последний раз такое было в Краснодаре с мамой. Наш прощальный ужин.
И он закончился ссорой.
Падаю на край углового диванчика и отпускаю Кирилла. Наблюдаю, как он носится от плиты к столу, помогает Лазареву с сервировкой.
Внимательно слушает про расклад вилок, ложек и ножей. Разбирает виноград по ягодкам, выкладывает крохотные канапе. Дегустирует сырную тарелку, тщательно проверяет кружочки и розочки из яблок, апельсинов и других овощей с фруктами.
Закатываю глаза и подпираю голову рукой, но не лезу.
Пусть развлекаются. Представлю, что я сегодня в ресторане с одним любимым мужчиной и раздражающим поваром.
— Ита сто?
— Вино, птенчик.
— А мине можно?
— Нет, сладкий. Только нам с мамой.
— Посему?
Открываю рот, чтобы возмутиться. Ни на какие вина я не соглашалась, но Лазарев в жутко дорогом магазине все равно взял бутылку красного. А перед уходом в ванную комнату я зачем-то показала, где стоят нужные ему бокалы.
— Потому что ты еще маленький, птенчик, — отвечаю сыну и щипаю за округлую щечку. — Подрастешь, тогда…
