— Анюта, тебе помочь? — мурчит поганец и застывает в дверях.
От его голоса по телу скачут импульсы. Несутся по массажным точкам, бьют по ним четко и жестко.
Вздрагиваю и прикусываю губу. Мощный разряд ударяет точно в солнечное сплетение. Тело горит в невидимом пламени, которое усиливается с каждым вдохом грейпфрутового аромата.
— Нет! — рычу громко. — Кирилл уснул?
— Как младенчик.
— Тогда займись делом: напряги мажористые лапки и постели себе на диване. Или ждешь, когда я сама тебя уложу?
«Блядь, как же двусмысленно прозвучало».
— А ты против? — хитро щурится гад, и я замахиваюсь на него губкой. — Все-все, амазонка, понял. Исчезаю.
— Вот и исчезни.
Лазарев пропадает, а я домываю остатки посуды.
Стол кристально чист, пол убран, все поверхности трижды вымыты. Плита сияет. Словно только-только поступила из магазина.
Слышу, как щелкает кнопка чайника. Вздрагиваю, тянусь к любимой чашке, но не могу взять, потому что руки дрожат. Концентрация потеряна. В голове творится какая-то неразбериха из мыслей и эмоций.
«Ты же хочешь его? Возьми. Он твой» — шепчет внутренний голос, подозрительно похожий на Лазаревский.
Трясу головой в попытке прогнать туман и судорожно ищу среди банок нужную чайную композицию. Бергамот обязательно разбудит меня. Его аромат выветрит из головы алкогольные пары вместе с дурацкими фантазиями.
— Ань, я в ванную.
Да что ты будешь делать!
Теперь я представляю Лазарева голым.
«Чай, нам срочно нужен чай».
— Угу.
— А мне какой гель для душа взять? — невинно интересуется проходимец.
— Любой, — мычу, но не смотрю на него.
Вдруг он уже разделся?
— Нет, я так не могу. А если возьму не тот? Или перепутаю банки, а ты потом мне голову открутишь за шампунь, который стоит кучу денег.
— Я и так ее откручу! — огрызаюсь в ответ и кидаю на замершего в дверях Лазарева гневный взгляд.
Стоит в синей рубашке навыпуск и черных джинсах. Бесстыдно водит указательным пальцем по краю отглаженного ворота.
Будто задумался над чем-то. Даже смотрит куда-то сквозь меня. Волосы в очаровательном беспорядке: слегка вьются, образуют красивые волны. Лежать так, словно Лазарев минуту назад вышел из салона.
Сдерживаю желание зарыться в золотистые пряди пальцами. Коснуться губами щеки, прочертить ими линию твердой челюсти и подхватить мочку уха. Потом сжать зубами до крика. Поймать протяжный вдох в поцелуе.
Пока бирюзовая гладь радужек не потемнеет от жажды.
Хочу, хочу! Сильно!
— Чего встал?! — неудовлетворенно рычу на вздрогнувшего Лазарева и обмахиваюсь полотенцем. — Мойся Кирюшкиным шампунем, который без слезок!
Он выгибает бровь, а я цыкаю и разворачиваюсь обратно к чайнику. Меня колотит от страсти, которую некуда деть.
Вспоминаю, куда засунула розовенькую игрушку для взрослых. Кто-то из бывших подружек подогнал в шутку на день рождения пару лет назад, и вот пришло ее время. Пора расчехлять агрегат, чтобы утихомирить гормоны.
Интересно, а батарейки есть в запасе? И почему меня так колбасит? Лазарев подсыпал возбудитель в вино?
— Вишневый возьму! — слышу голос вдалеке, затем раздается щелчок замка.
Выдыхаю, прижимаю ладонь к животу, трясу головой. Тянусь к чайнику и завариваю чайные листья. Их аромат немного приводит в чувство, и я почти сразу ощущаю стыд за собственное состояние.
У меня, блядь, сын спит через стенку. А я думаю о всяких пошлостях.
«Недотраханная пьяная идиотка. Лучше бы Кирилла проверила», — сурово бурчит в голове совесть.
